Словом, коллизия эта не нова, и Дюрренматт не первым её разработал. Другое дело, что у него замечательный фон – жители города. И это придумано превосходно! То, как они постепенно этого Илла всё-таки сдают… И точно почувствована тяга массового человека к конформности, к убийству.

– Расскажите простым языком, – простым языком не обещаю, – почему в скандинавских странах был и есть такой расцвет сказок и детской литературы? Связано ли это с древней традицией эпоса? Если да, то с чем?

– Да нет. Тут, понимаете, такая тёмная материя, как национальный характер. Во-первых, для того, чтобы писать сказки, нужно чувство уюта, и в Скандинавии оно очень остро. Скандинавия же – это неуютное место, это горы, фьорды, эльфы и тролли (как в замечательном стихотворении Елены Эфрос), хвоя, пропасти, бездны, ветра, холод, викинги – поэтому в жилище культивируется уют. Отсюда и жанр сказки, а особенно страшной сказки, сказки Андерсена… Вот Оля Аничкова недавно очень хорошо написала об Андерсене в «Русском пионере» у Андрея Колесникова, что это действительно мастер триллера, причём триллера такого, что господь не приведи, – безумец, по сути дела. И Сельма Лагерлёф, и Туве Янссон, и в огромной степени Астрид Линдгрен, и конечно Ибсен – это всё рассказчики страшных сказок у костра, у очага. Вот это чувство уюта.

Теперь поговорим об Иване Антоновиче Ефремове, тем более что это действительно фигура очень важная для сегодняшнего дня, и я как-то предвижу воскрешение массового интереса к нему.

На мой взгляд, наиболее важный текст Ефремова – это «На краю Ойкумены», повесть, написанная и напечатанная (во что невозможно поверить!) в 1953 году. Это история о том, что было завещание некоего фараона, которое не исполнили, и вместо него пришёл следующий фараон, который стал истощать народ, который везде насадил жрецов, который строил колоссальные пирамиды и довёл до нищеты население Египта. Если история о завещании Ленина и о правлении Сталина вам ничего тем самым не напоминает, то человек 1953 года всё отлично понимал. И то, что Ефремов умудрился это тогда написать – ребята, это, конечно, совершенно грандиозное явление.

Ефремов – выдающийся стилист. Когда он пришёл к уже смертельно больному Алексею Николаевичу Толстому, тот его спросил: «Где научились вы вашему холодному изящному стилю?» На что Ефремов честно ответил, что у Хаггарда, у Буссенара, у Жюля Верна – у великих авторов приключенческих романов. Он действительно пишет очень чисто. Можно, конечно, отметить некоторый избыток пафоса, патетики. Но Ефремов – человек двадцатых годов, воспитанный в двадцатые годы, причём беспризорник бывший; человек, для которого культ знания, культ морали – это всё не пустые слова, он верит в прогресс свято.

И надо сказать, что пафос, патетика – это очень часто следствие серьёзного отношения к миру. Поэтому ефремовская «Туманность Андромеды», которая может кого-то отвращать при чтении, меня всё равно восхищает, потому что мне хотелось бы видеть человечество, которое будет относиться к вещам серьёзно. Он писатель, я думаю, в известном смысле повлиявший на Лема. Конечно, Лем глубже, интереснее. Уоттса, автора «Ложной слепоты», Успенский называл «обкурившимся Лемом». Так вот, Лем – это, если угодно, «обкурившийся Ефремов», если можно себе такое представить, Ефремов, заглянувший в человеческую природу чуть глубже. Но даже с его идеализмом всё равно многие концепции, многие идеи Ефремов первым выдвинул.

Я не говорю сейчас об изобразительной силе его прозы, потому что такие рассказы, как «Олгой-Хорхой», – это просто классика русского триллера. И очень многие люди всерьёз убеждены, что Олгой-Хорхой существует. Тоже вот хорошая проверка на то, есть ли у вашего ребёнка сила воображения: дайте ему почитать этот рассказ.