Что я советую о Вийоне прочитать? Прежде всего «Ночлег Франсуа Вийона» Стивенсона. Конечно, пьесу Эдлиса «Жажда над ручьём» (сейчас немножко дурным тоном считается хвалить Эдлиса, но мне кажется, что это был прекрасный драматург). И, конечно, пьесу Павла Антокольского, лучшее его произведение, драматическую поэму «Франсуа Вийон».

Точнейший синтез лирического чувства, цинизма, оскорбления – вот то, что там увидено, поймано. И, конечно, сам Вийон в эренбурговских переводах, в переводах Ряшенцева, а может быть, и во французском оригинале. Достаточно просто приноровиться к тому сочетанию научного и грубого стиля, который и составляет основу всякой поэтики.

[16.10.15]

Совершенно для меня неожиданно порядка десяти человек хотят лекцию про Золя. Я неосторожно сказал, что это мой любимый французский прозаик (может быть, вообще любимый мой европейский автор). Я, пожалуй, эту заявку приму.

Как всегда, первый час я отвечаю на вопросы.

– В отпуске прочитал «Прощание с Матёрой». По-моему, это не «Прощание с Матёрой», а «Прощание с Россией». Как после этого Валентин Григорьевич мог писать, как он мог помогать коммунистам с их программными документами?

– Он не помогал им, насколько я знаю. Как он мог писать после «Прощания с Матёрой»? Да он не мог писать после этого. После «Прощания с Матёрой» наступил творческий кризис длиной в десять лет. Вот тогда Шкловский и сказал: «Распутин на распутье». И не надо было ему после этого писать. Да, это прощание с Россией, разумеется. Я больше вам скажу: это прощание с огромным целым дискурсом, который в русской литературе был до всякого почвенничества. И, кстати, «Прощание с Матёрой» – довольно авангардное произведение. Вспомните этот образ хозяина, который не кошка, не собака, не зверюшка, а такой хозяин острова. Это почти мифологическая вещь, это вещь о том, что Россия закончилась. Вопрос в том, что Распутин не видел, куда это может вывернуть, что может начаться. И отсюда появился его страшный рассказ «Не могу-у».

Россия Распутина, начиная с «Последнего срока», – это Россия умирающая. И пока он отображал эту трагедию, он был великим автором. Потом, когда вместо скорби появилась злоба, художественное качество куда-то ушло.

Но надо сказать, что гений Распутина сопротивлялся до последнего. Такие рассказы, как «Нежданно-негаданно», «Сеня едет», «Новая профессия», и даже некоторые фрагменты в «Дочери Ивана, матери Ивана», последней большой повести, выдавали ну силу пера невероятную! Вот эта сцена, когда Тамара в повести «Дочь Ивана, мать Ивана» выходит из зоны и идёт по полю, покрытому вялой и горящей ботвой, горящей так же безрадостно, как живут люди, прибитые на этой земле, – это сильнейший кусок в русской литературе того времени! Он написан так, что физически ощущаются и этот дым, и эта вялость, и эта высохшая земля… Ну просто потрясающе! Нет, гений действительно героически сопротивлялся страшным людоедским идеям, которые ему навязывались.

– Лотман говорил о влиянии судьбы поэта на отношение к его творчеству и приводил в пример казнённых декабристов – ну, Муравьёва-Апостола, – чьи пафосные и неуклюжие стихи получили другое звучание после смерти автора. Помните: «Лишь после смерти внезапно озарённый узнает мир, кого лишился он», – французские стихи. Примеры взаимного влияния творчества писателя на его жизнь, и наоборот? Павел.

– На эту тему есть хороший рассказ Борхеса «Пьер Менар, автор “Дон Кихота”» о том, как бы мы воспринимали «Дон Кихота», будь он написан в XIX веке французским стилизатором-учёным.