Пьетр подъехал к южному краю леса. Он не решался зайти внутрь. Вопреки слепившему солнечному свету, в долине не было безопасно. Он чувствовал себя слишком настороженно.

Когда они вошли в лес, кобыла запнулась, и он спешился. Если она испугается на краю Пропасти, она просто спихнёт его вниз. Он медленно вёл её, гладил по морде. Ей не нравились деревья, лишённые птиц, мёртво-тихий лес…

Вскоре земля переменилась, копыта задевали мелкие камешки. Пьетр запрокинул голову и увидел Пропасть, хотя был готов поклясться, что это иллюзия.

Пропасть. Дыра посреди острова. Чернее воронова крыла, темнее ночи. Туда бросали тела побеждённых королев, туда он бросил свою Катари, когда подумал, что жрицы обезглавят её.

Пьетр бросил поводья кобылы, привязал её к ветвям. Длинный, узловатый канат в седельной сумке он купил в Принне, и тот бил лошадь по крупу всю дорогу, но он сомневался, что этого хватит.

Он рассматривал деревья, но ни одно не казалось достаточно крепким. Даже те, что казались толстыми, как он… Он предпочёл бы, чтобы те были толще его лошади. Он подумал, что лучше зацепиться дважды, но если лошадь будет бежать, то она потянет его обратно… И, кроме того, это отберёт у него дополнительную длину.

— Давай, — прорычал он, убивая тишину. — Я никуда не уйду, — он похлопал кобылу. — Если мне повезёт, — промолвил он, — то я увижу то, что видела Катари.

Лошадь моргнула. Не стоит быть природой, чтобы понять, что он лжёт. Если Пьетру повезёт, он ничего не увидит.

Он выбрал дерево, обвязал верёвку и спустился в устье. Лоб покрылся потом, руки дрожали. Он боялся дыры в земле. Как потом будет смеяться над ним Николас Мартель!

Пьетр бросил верёвку вниз, и долгие секунды та падала в пропасть. Он не слышал удар о дно, просто та вдруг закончилась.

Возможно, дна не было.

Он вернулся к лошади, взял маленькую лампу из седельной сумки, привязал её к поясу, наполнил карманы спичками. Глубоко вздохнул, подошёл к краю и упал на колени.

Верёвка облегчала движение. Ноги не скользили, руки держали крепко. Но он не сводил глаз с бело-синего пятна неба над головой. Когда то стало слишком маленьким, он наконец-то огляделся. Просто скала, и он не понимал, как Катарина перестала падать.

Он спускался всё глубже и глубже в темноте, пока его ноги в поисках узла не нашли пустоту.

Руки Пьетра сжались в попытке отыскать прежнюю точку опоры. Трудно было не паниковать — как далеко ему ещё падать?! И было так темно, что он не видел верёвку.

Ветер коснулся его плеч. Он дёрнулся, с болью ударился о камень. Но это был просто ветер, плевать, что пах он смертью и гнилью. И что эха его смеха не было.

Тут ничего не было. Никого. Просто пустая трата времени.

Он потянулся к лампе, зажёг её и посмотрел вниз. Но когда пальцы отыскали узел, ему не хотелось делать этого. А вдруг он рядом с дном? Увидит их всех? Мёртвые королевы — груды костей и оборванных чёрных платьев, пустые глазницы и челюсти…

Или Катари, его Катари, гниющая там, куда он её бросил, царапины на камнях, то, что заняло её место…

Нет. Глупости. Фантазия.

Он зажёг лампу.

Он изо всех сил пытался засветить что-то. Оранжевое пламя коснулось одежды, верёвки, камня. Он осторожно отвязал лампу, посмотрел под ноги.

Ничего. Ни костей, ни дна скалы, просто пустота, и чудо, что он спустился так далеко. Верёвки, которой хватило бы до дна, не поднять его коню. Он может просто бросить лампу и увидеть, когда она приземлится.

Прежде чем он разжал руку, что-то царапнуло скалу. Звук был близким, но негромким, и он ничего не думал.

Ящерица. Или естественное смещение земли.