Знала бы эта очаровашка, с кем связалась, – не зашивала бы мне рукав.

Сколько дождя пролилось, пока я стоял в стойке идиота с «дипломатом» наперевес! Из оцепенения меня вывел поросячий визг сирен «скорой помощи». К трупу можно было не спешить, а в отношении двоих на лестнице хватились поздновато.

– Вы уходите? – шевельнул я пересохшим языком.

– А вы?

Два рубля за остроумие, но на этот вопрос у меня не было ответа. Я иссяк. От меня в сложившейся ситуации не стоило ждать инициативы. Единственное, на что меня хватало, так это на то, чтобы удержать «мазу» и не грохнуться перед ней на колени. Ну, чего спрашивать? Ведь прекрасно понимает, что стоит мне отсюда выйти…

Я невольно вздрогнул: чередуя длинные и короткие интервалы между ударами, кто‑то постучал в дверь. Явно условный сигнал! Значит, она все‑таки шепнула горничной SOS?.. «Что ж, может, и к лучшему», – смирился я со своей участью и, не желая сдавать позиции хотя бы внешне, одарил изменницу презрительной усмешкой.

– Не бойтесь, это мой импресарио, – негромко сказала она, направляясь к двери.

Я задвинул «дипломат» ногой под стол.

– Здоровэньки булы, Валерия Брониславна, – в номер энергично вошел мужчина лет тридцати пяти с круглым добродушным лицом, наполовину закрытым матовыми очками. – Звыняйте, затрымався трохы.

Она предусмотрительно выглянула в коридор и заперла номер на ключ.

– Добрый день, – увидев меня, вошедший растерялся.

Плащ на нем лишь слегка был забрызган дождем, это говорило о том, что он подъехал на машине к самому входу. Обеими руками он теребил перед собой шляпу‑тирольку.

– Здрасьте, – кивнул я в ответ.

– Поихалы, Валерия Брониславна, чи шо? – почтительно, как извозчик у барыни, спросил мужчина.

– Чи шо, Толик, чи шо, – выйдя на середину номера и уперев руки в бока, она сосредоточенно рассматривала своего импресарио, будто впервые видела его. – Ты чего опаздываешь? – спросила с напускной строгостью.

Он перевел вопросительный взгляд с нее на меня, опустил шляпу и нетерпеливо переступил с ноги на ногу.

– Физика знакомого встретил, побалакали. А шо таке? – занервничал. – Мабуть, шо трапылось?[2]

Он говорил с неподдельным участием. Взгляд его выражал готовность разбиться в лепешку ради того, чтобы оградить ее от неприятностей. Безграничная доверчивость во всем его облике, трогательная нелепость в подборе одежды (эти матовые очки, как седло на корове, шляпа, которой он явно стеснялся, плащ не по росту), чрезмерное, но искреннее желание угодить выдавали в нем недавнего провинциала.

Я тоже не совсем понимал, что происходит. Та, которую импресарио называл Валерией Брониславной, размашистым шагом подошла к шкафу, рывком распахнула обе дверцы, достала со дна большую импортную сумку и принялась выгребать из нее вещи.

– Вопросы потом! – сказала командирским голосом. – Сейчас просьба.

– Для вас – все, шо угодно! – клятвенно заверил Толик.

– Все, что угодно – завтра, – отрезала Валерия и бросила пустую сумку на пол передо мной. – Раздевайся!

– Шо‑о?! – даже сквозь матовые стекла было видно, как округлились его зрачки.

Не считая нужным объяснять импресарио ситуацию, она принялась расстегивать пуговицы на его плаще.

– Что вы стоите, как Родина‑мать?! – бросила раздраженный взгляд на меня. – Укладывайте вещи!

Я вдруг все понял.