— Я… — задохнулся бледный, как полотно, рядовой: десантироваться с такой высоты, да еще в снег, ему не приходилось — только на занятиях, с вышки. — Я…

Но не свалял труса, а, зажмурившись, сиганул вниз в снежный смерч, поднятый бешено вращающимся винтом.

— Молодцом! — одобрил капитан. — Только глаза закрывать не стоит. Егерь должен видеть все на триста шестьдесят градусов вокруг! Даже больше, поскольку на триста шестьдесят градусов видят и тыловые крысы, а мы…

— Горные егеря!!! — слаженно рявкнули луженые солдатские глотки так, что вздрогнул вертолет…

Рой прыгал предпоследним. Он попытался не зажмуривать глаза, но морозная пыль все равно тут же залепила их, и он врезался в снег слепым и глухим. Приземление было не таким жестким, как ожидалось, но все равно из легких выбило дух, затуманило на мгновение сознание…

Но тут же он живо представил, как капитан врежется ему в спину всей своей сотней килограммов навьюченного железом мускулистого тела, и заработал руками и ногами изо всех сил, выгребая в сторону. Со звоном, отдавшимся в полных снега ушах, Рой ударился каской обо что-то металлическое, смог, наконец, продрать глаза и успел увидеть, как вертолет, отвалив в сторону, уходит вниз, тая в тумане.

— Чудо-молодцы! — Офицер, как ему и было положено, оказался на ногах первым — Ни одной вывихнутой ноги, ни одной сломанной шеи… Даже без выбитых зубов, похоже, обошлось. А с тобой что стряслось, Бекту?

По подбородку одного из новичков сбегала алая на облепленном снегом лице струйка крови, хотя рот солдата был растянут в радостной улыбке.

— Яжык прикущил! — расплылся рядовой Бекту еще шире и утерся рукавом, размазав кровь.

— Ну, это небольшая потеря, — махнул рукой капитан. — Чем у солдата язык короче, тем полезнее для дела. Главное, чтобы уши были целы. Уши целы, а, Бекту?

— Щэвы!

— Тогда все в норме. А язык до свадьбы заживет. Но впредь держи рот закрытым, Бекту. Во избежание.

— Так тошно!

— Тошно ему… Сейчас всем вам станет тошно. А ну — построились!

Через несколько минут отряд гуськом, сцепившись страховочным тросом и увязая в рыхлом снегу выше колена, втянулся в туман, то сгущающийся, то практически рассеивающийся, то завивающийся причудливыми, похожими на щупальца спиралями, словно странное существо терпеливо пыталось нащупать дорогу в чуждый для него мир…

* * *

Знал, бы кто, каково это — брести, стараясь ступать след в след по вязкому, никак не желающему уплотняться снегу, хотя по нему перед тобой прошло уже несколько тяжеленных мужиков. Стараться не отставать, чтобы не натягивать трос, тянущийся к поясу идущего перед тобой, и при этом не слишком спешить, ведь за тобой идет твой товарищ. И все это в мутной, как разбавленное водой молоко, ледяной мгле, оседающей морозным кружевом на бровях и ресницах. Туман был настолько густым, что даже спина впереди идущего расплывалась в бесформенное пятно, вокруг же бушевал настоящий карнавал теней и полупрозрачных фигур, то свивающихся в узкие смерчи, то распухающих в бесформенных призрачных великанов. Порой шагающий рядом фантом казался реальнее того, с кем тебя связывала пуповина веревки, и рука сама собой тянулась к автомату…

Под ногами то и дело попадались воткнутые в снег прутики, и это радовало. Здесь, на вершине, где ничего не росло, их могли воткнуть только специально, а значит, офицер вел их куда-то по хорошо известной ему тропе, а не наобум, как придется.

Капитан, возглавлявший процессию, остановился, когда марево впереди налилось светом, будто огромная бесформенная медуза, окруженная целым ореолом белесых извивающихся щупалец.