|
Напротив: за последние дни он настолько привык к новому спутнику, бессловесному и никогда не пристающему с нудными плохопонятными просьбами, что, с одной стороны, вовсе перестал обращать на него внимание - Старик сделался частью окружающей обстановки, частью привычной, малозаметной и молчаливой; а с другой стороны, когда Старик исчезал, маленький Одиссей начинал испытывать смутное беспокойство. Озирался по сторонам в поисках своей верной тени, поначалу даже приставал с вопросами к приятелю-Ментору и к няне Эвриклее:
- Где Старик? Куда он ушел? - Какой старик? - удивлялись друг с няней. - Ну, Старик! Ходит со мной все время… Пузатый такой. Лысый. С бородой седой. Хитон белый, сандалии… - С тобой я хожу! - обижался Ментор, которому обидеться лишний раз было, что Зевсу молнией шарахнуть. - Сам ты старик! и сам ты пузатый. И бороды у меня нет. И хитон зеленый! И босиком - потому что жарко. Выкрикивая это, белобрысый Ментор на всякий случай косился в сторону няни Эвриклеи. Мало ли?! Но рабыня-кормилица еще меньше самого Ментора походила на пузатого лысого старика с седой бородой. Вдобавок Эвриклея-то была рядом, никуда не уходила. - Ты ошибаешься, маленький хозяин, - мягко вторила Ментору няня, неестественно улыбаясь. - Или ты придумал новую игру? Игру в старика, которого не было? - Был! был! был! - топал ногой рыжий мальчишка. - Дураки вы! дураки!! все!!! Он обижался, глотал слезы и стремглав убегал прочь, в глубь отцовского сада. Ментор с Эвриклеей благоразумно не преследовали его, давая побыть наедине с собой и своей обидой - тем более что вскоре Одиссей возвращался сам, устав от одиночества. А позже возвращался и Старик. «Ты где был?!» - как-то напустился на него мальчик после особенно долгого отсутствия. «Дома», - неожиданно ответил молчавший до сих пор Старик. И Одиссей не нашелся, что сказать. Во-первых, он был ошеломлен тем, что Старик вдруг заговорил - как если бы с рыжим наследником басилея Лаэрта заговорила смоковница или пряжка на его собственной сандалии; а во-вторых… Во-вторых, он раньше совершенно не задумывался, что у Старика тоже может быть дом, свой собственный дом, где ему надо время от времени бывать. На этом их первый разговор и закончился. - Ты где был? - Дома. - Где ты будешь? Боги! как просто! и как недостижимо… …я вернусь. Память ты, моя память… Нет ветра, иду на веслах. Умом-то я понимаю: запутавшиеся между жизнью и смертью тени являлись мне и в куда более раннем возрасте. С колыбели. Но ты, детская память, умнее сотни мудрецов. Ты попросту не сохранила ясных воспоминаний о днях младенчества. Зато после того, как рядом со мной прочно обосновался Старик, блуждающие души перестали докучать рыжему мальчишке. Рассудок, верное весло, незаменимое в походах, подсказывает: их отгонял Старик. Одним своим присутствием. Да, мой верный Старик, я прав. Только ты вряд ли кивнешь мне в ответ, сидя рядом: ты и сейчас здесь, со мной, на пустынной террасе, но однозначные ответы - не твоя стихия. Мой Старик! моя собственная тень! ты ведь тоже из них! Молчи… молчи!.. впрочем, ты и так почти всегда молчишь. Мы не говорили с тобой об этом, но я давно догадался - и не только об этом. Я умный. Я безумный. Во всяком случае, так утверждает стоустая Осса-Молва, от зеленого Дулихия до горного Эпира. Да и сам я (с момента пострижения? раньше? позже?! нет, не вспомнить…) - с некоторого времени я безошибочно отличаю живых от неживых. |
