– Господи, — прошептал Анатолий, сам не понимая, что говорит, — вот мука-то, вот сладость, вот погибель моя и жизнь!

Осторожно ступая, он вышел из боковушки, назначенной для грубого блудодейства, а ставшей приютом поклонения красоте, и отнес Ульяшу в каморку, которая была ей отведена и из которой она, как он понимал, пришла, сама того не ведая и не чая, как ходят сомнамбулы. А может быть, внушал Анатолий себе, привела ее сама судьба? Ох, как хотелось верить в это… Но он был человек решительный по сути своей, а потому знал, что при случае и сам может судьбе подсобить. И назначил себе, лишь только девушка очнется и придет в себя, поговорить с ней, узнать, кто она и что, взглянуть, какое впечатление на нее производит. А если и наяву она испытает к нему такое же доверие, как во сне, то, может быть…

Словом, без преувеличения можно сказать, что Анатолий видел в мечтах свою дальнейшую жизнь на много лет вперед, когда, уложив Ульяшу на ее постель и в последний раз скользнув губами по губам и по завиткам, обрамлявшим ее лоб, он вернулся к себе в почивальню! Но утро оказалось страшным, на место вымечтанной им идиллии явилась трагедия, ночные грезы отступили перед жестокими, жесточе не бывает, веригами будней, тревога и страх заглушили иные чувства. Не до любви стало, не ко времени была нежность… Однако вышло так, что ее ростки сумели пробиться сквозь пылающий вокруг огонь, разожженный Искрой, и теперь Анатолий, забыв обо всем, лежал, скованный теснотой, в какой-то невообразимой трубе, и размышлял о них… со счастливейшей улыбкой на устах.

Боль в затекших ногах вернула его к действительности.

– Да что ж я тут сижу! — прошипел он зло. — А там с ней… там с ней черт знает что, может, Искра делает!

Говорят, любящее сердце — вещун… Хоть Анатолий даже еще и себе не признавался, что истинно влюблен, сердце верно предсказывало беду.

Он запретил себе мечтать об Ульяше. Сейчас нужно было о другом думать — как прийти ей на помощь. А для этого прежде всего выбраться из ловушки, куда его загнал Петр.

Но только ли Петр? Так ли все просто? Ведь Петр и сам собирался спасаться тем же путем. Вряд ли он намерен был залезть в этот тупик вместе с Анатолием и продолжать здесь, скажем, разговоры о завещании старого Перепечина. Значит, имелся и другой путь… тот, который остался незамеченным. Осталось его найти. Но где? Неведомо. Но если нужно, Анатолий проползет до подвала и обратно снова и снова!

Он попытался развернуться, но не смог. Это было слишком рискованно. Пришлось ползти ногами вперед.

– Ну чисто покойник, черт подери! — ворчал себе под нос Анатолий. — Хотя нет, покойников волокут другие, а я пока сам себя волоку.

Это его немножко утешило.

Двигался он очень медленно, ощупывая стенки трубы над собой, под собой, вокруг — в поисках какой-нибудь дверцы, люка, отверстия, через которое можно перелезть в другую трубу. Но пока ничего не находил. Конечно, он не знал точно, сколько времени полз в первый раз, но возвратный путь занял хоть и больше времени, однако не мог же быть бесконечен! Однако Анатолий все полз и полз, уже изнемогая от тревоги, а никакого потайного отверстия все не открывалось.

– Этак я скоро вернусь в подвал и свалюсь Петру на голову! — прошептал он, ощущая, как завладевает им отчаяние, и, на миг потеряв власть над собой, в сердцах стукнул в стену этой проклятущей трубы. И замер, услышав совсем рядом испуганный мальчишеский голос:

– Ой, что это?

– Чего? — раздраженно переспросил кто-то рядом.