– Вот именно! — поддакнула Ефимьевна.

– Так ведь обманет барин, — запечалился он. — Сколько раз уже обманывал! Можно ли верить ему?

– А что ж тебе еще делать, Семка? — хмыкнула ключница. — Тебе или на одном суку с Искрой висеть, или барину поверить. Но вот что я тебе скажу: второе дело верней. Глядишь, и расщедрится Петр Иваныч. На что ему, в самом деле, этот перестарок припадочный?! Кому она нужна, кроме тебя? Не так-то просто ее с рук сбыть, а ты человек верный… докажешь верность свою сейчас, а, Семен?

– Докажу! — решительно сказал управляющий. — Приведу подмогу! Но уж если и тогда мне Феньку не заполучить, пусть Петр Иваныч на себя пеняет.

– Ты вперед-то шибко не заглядывай, — посоветовала Ефимьевна. — Даже повитуха и та остерегается гадать, кто народится у бабы! Ты давай скачи живей! За своим же счастьем скачешь!

– Фролка! — вскричал воодушевленный Семен. — Готова ли коняга?

– Вывожу, дяденька! — послышался голос мальчишки, а вслед за тем — цокот копыт.

– С богом, Семка! — сказала Ефимьевна, до Анатолия донеслись звуки ее удаляющихся шагов, а потом в конюшне воцарилась тишина.

– Бог ты мой… — прошептал он ошеломленно. — Ефимьевна была у Петра, видела, что я сбежал… Семену ни слова, но не доложила ль она об этом Искре? Нет, наверняка Петр ей не велел, ведь он еще лелеет надежду с моей помощью отыскать тайник с завещанием! Значит, сколько-то времени у меня есть, чтобы выбраться… и чтобы расстроить это венчание! А коли не расстрою, так лучше бы меня Петр там, на дворе, до смерти застрелил!

Это открытие — что жизнь без Ульяши окажется ему не в жизнь, эта любовь, свалившаяся как снег на голову, осознание ее и подчиненность ей — все это на какой-то миг заставило Анатолия изумленно замереть, но тотчас он спохватился и вспомнил, что остается все в том же поистине безвыходном положении. Нашел ли он другой рукав тепловода или продолжает ползти по старому — неведомо, так же как неведомо, сколько еще он будет вот так шарить по стенам, не зная, где этот чертов выход. А в это время Искра, может статься, бесчестит девушку, за которую Анатолий жизнь бы отдал!

– Да будь ты проклят! — вскричал наш герой яростно, совершенно забывшись, и изо всех сил саданул кулаком в стену. Раздался треск, рука Анатолия куда-то провалилась, а вслед за тем раздался испуганный мальчишеский визг:

– Черт! Черт! Черт из стены лезет!

Что-то горячее упало на щеку Ульяши, и она медленно открыла глаза. Несколько мгновений смотрела перед собой, ничего еще в окружающем мире не различая, потом, словно из мглы, выплыло перед ней знакомое печальное лицо, и она узнала Фенечку. Та горько плакала, ее слезы и падали на Ульяшу, как дождик.

Она подняла руку, утерла щеку и слабо улыбнулась.

– Ах ты, бедная моя, — прошептала Фенечка, — улыбаешься, да как ласково! Видать, еще в беспамятстве, не помнишь ничего… Лучше бы тебе так и не приходить в себя, беспамятство милосердно, а очнешься — как перед палачом встанешь!

Ульяша приподнялась, медленно покачала головой:

– Нет, я все помню.

Она и в самом деле помнила все, что произошло с минувшего утра, и каждое слово, сказанное Искрой, и свои ответы. Но этот разговор, чудилось, произошел в совсем другой жизни, в котором обитала перепуганная, ослабевшая девчонка. Обморок оказал на Ульяшу самое благодетельное воздействие: она очнулась такой окрепшей, такой полной сил, что ей казалась невыносимой минута лишняя, проведенная в неподвижности. Ум ее бунтовал в поисках спасения, однако при этом она понимала, что сама по себе мало что сможет в чужом доме — ну вот разве что и впрямь решит пожертвовать собой за других.