|
Все сидели молча, как в монастырской трапезной. Бригадир встал. Cesare armato con un occhio grifagno [Цезарь воинственный, с грозным взглядом (ит.)]. Как бы намереваясь изречь необыкновенное благоволение, он сказал: - Курить нельзя, джентльмены. Все сидевшие в столовой были в таком подавленном состоянии, что закурить никому и в голову не пришло бы. - Но это не значит, что вы должны сидеть, словно по команде "Смирно", - добавил он, ибо все инстинктивно выпрямились и застыли. Некоторые попробовали принять непринужденную позу, но в общей массе атмосфера напряженности сохранилась. Триммер оперся локтем о стол, зацепил нож, и тот зазвенел. - Время есть еще не наступило, - сказал бригадир. В этой обстановке Гай не очень удивился бы даже в том случае, если бы бригадир достал прут и вызвал Триммера для того, чтобы наказать его. Еще не было высказано никаких претензий или обвинений, не было сделано никаких особых замечаний (кроме замечания Триммеру), но под свирепым взглядом этого одноглазого человека все чувствовали себя виноватыми. В этом зале все еще витал дух множества насмерть перепуганных учеников. Как часто, должно быть, под этими оштукатуренными и покрашенными балками произносились одни и те же слова в таком же бьющем в нос запахе брюссельской капусты: "Начальство рассвирепело до крайности", "Кто будет жертвой на этот раз?", "Почему, собственно, я?". В сознании Гая грозно прозвучали слова сегодняшней литургии: "Memento, homo, quia pulvis es, et in pulverem reverteris" [помни, о человек, как из праха сотворен ты, так во прах и обратишься (лат.)]. Затем бригадир начал свою речь: - Джентльмены, мне кажется, никто из вас не откажется от недельного отпуска. - Серое лицо Ритчи-Хука исказилось от судорожной улыбки и стало куда более страшным, чем при любом грозном взгляде. - Некоторым из вас, собственно, вообще не придется утруждать себя возвращением сюда. Позднее они узнают об этом посредством того, что с иронией называют "соответствующими каналами". Это было мастерское вступление. Бригадир и не подумал ругать или журить кого-нибудь, он лишь слегка запугивал. Ему очень нравилось удивлять и поражать людей. Чтобы удовлетворить это элементарное желание, Ритчи-Хуку часто приходилось прибегать к силе или жестокостям, иногда даже к тяжелому телесному наказанию, однако в сопутствующих этому обстоятельствах для него не было никакого удовольствия. Поразить и удивить - вот что было для него самым главным. Глядя на сидевших перед ним офицеров, в этот день он, должно быть, понял, что действительно поразил их своим вступлением. Бригадир продолжал: - Должен сказать, я весьма сожалею о том, что не побывал у вас раньше. Формирование новой бригады - это куда более трудное дело, чем вы, возможно, представляете себе. |
