Изменить размер шрифта - +
).> исчезнуть обречен.
     Дальнейший разговор был прерван приходом слуги, старого татарина с быстрыми черными глазами и сморщенным, как сушеное яблоко, лицом. Войдя,

он бросил многозначительный взгляд на Скшетуского и спросил:
     - Не надобно ли чего вашим милостям? Может, меду по чарке перед сном?
     - Не надо.
     Татарин приблизился к Скшетускому и шепнул:
     - Я, господин, к вашей милости с поручением от княжны.
     - Будь же мне Пандаром! - радостно воскликнул наместник. - Можешь говорить при этом кавалере, ибо я ему во всем открылся.
     Татарин достал из рукава кусок ленты.
     - Панна шлет его милости господину эту перевязь и передать велела, что любит всею душою.
     Поручик схватил шарф, в восторге стал его целовать и прижимать к груди, а затем, несколько успокоившись, спросил:
     - Что она тебе сказать велела?
     - Что любит его милость господина всею душою.
     - Держи же за это талер. Значит, сказала, что любит меня?
     - Сказала.
     - Держи еще талер. Да благословит ее господь, ибо и она мне самая разлюбезная. Передай же... или нет, погоди: я ей напишу; принеси-ка

чернил, перьев да бумаги.
     - Чего? - спросил татарин.
     - Чернил, перьев и бумаги.
     - Такого у нас в дому не держат. При князе Василе имелось; потом тоже, когда молодые князья грамоте у чернеца учились; да только давно уж

это было.
     Пан Скшетуский щелкнул пальцами.
     - Дражайший Подбипятка, нету ли у тебя, ваша милость, чернил и перьев?
     Литвин развел руками и вознес очи к потолку.
     - Тьфу, черт побери! - сказал поручик. - Что же делать?
     Татарин меж тем присел на корточки у огня.
     - Зачем писать? - сказал он, шевеля угли. - Панна спать пошла. А что написать хотел, то завтра и сказать можно.
     - Если так, что ж! Верный ты, как я погляжу, слуга княжне. Возьми же и третий талер. Давно служишь?
     - Эге! Сорок лет будет, как князь Василь меня ясырем взял; и с того времени служил я ему верно, а когда ночью уезжал он неведомо куда, то

дитя Константину оставил, а мне сказал: “Чехла! И ты девочку не оставь. Береги ее пуще глаза”. Лаха иль алла!
     - Так ты и поступаешь?
     - Так и поступаю; в оба гляжу.
     - Расскажи, чего видишь. Как здесь княжне живется?
     - Недоброе тут задумали, Богуну ее хотят отдать, псу проклятому.
     - Эй! Не бывать этому! Найдутся заступники!
     - Дай-то бог! - сказал старик, раскидывая горящие головешки. - Они ее Богуну хотят отдать, чтобы взял и унес, как волк ягненка, а их в

Разлогах оставил, потому что Разлоги ей, а не им, после князя Василя оставлены. Он же, Богун этот, на такое согласен, ведь по чащобам у него

сокровищ больше спрятано, чем песка в Разлогах; да только ненавидит она его с тех пор, как при ней он человека чеканом разрубил. Кровь пала меж

них и ненавистью проросла. Нет бога, кроме бога!
     Уснуть в ту ночь наместник не мог. Он ходил по комнате, глядел на луну и обдумывал разные планы. Теперь было ясно, что замышляют Булыги.

Возьми за себя княжну какой-нибудь соседний шляхтич, он бы востребовал и Разлоги, и был бы прав, так как они принадлежали ей, а то и

поинтересовался бы еще отчетом по опеке.
Быстрый переход