— Арам, ещё раз тебе предлагаю: пока не поздно введи в ряды нашей РСДРП оставшуюся часть гнчакистов. Вы обретёте силу, и наши ряды усилите. Поодиночке нас могут разбить, но вместе — никогда.

— Ваня, зачем волноваться? — попробовал смягчить разговор Асриянц. — Ты осуждаешь манифест, называешь это шествие позорным представлением и, по сути, говоришь злые слова. Не надо волноваться… Поживём — увидим, Ваня. Не понравится царский манифест — откажемся от него, другой потребуем.

— Бороться надо, — расстроенно проговорил Нестеров. — Сообща бороться, а для этого необходимо учить товарищей революционной борьбе.

— Ну, ладно, не преувеличивай, дорогой. Пойдём лучше покера выпьем, — предложил Арам. — Черт с ним, с манифестом. За дружбу выпьем… Между прочим, Аризель тоже среди манифестантов. Вышла со своим благотворительным обществом. Давай найдем её. Она спрашивала о тебе, интересовалась, пойдешь ли ты в колоннах или нет?

В то время как друзья вели беседу, Вахнин с несколькими гнчакистами стояли рядом и с любопытством рассматривали движущиеся толпы.

— Плетутся, как овцы на бойню, — с досадой заметил Вахнин. — Вот уж, поистине, толпа слепа и безрассудна.

Но вот с Базарной площади на Гоголевскую, пристраиваясь к колоннам, вышло не меньше сотни обывателей с царскими портретами и знамёнами. Миновав здание гостиницы «Гранд-Отель» и приблизившись к собору Михаила Архистратига, ярые патриоты начали скандировать:

— Даёшь царский манифест! Долой забастовку! Выкрики повторялись беспрестанно. Их подхватывали другие, и вот уже на всю площадь неслось

— Долой забастовку! Да здравствует всенародный манифест!

Нестеров, Арам и все, кто стоял с ними рядом, примолкли, начали прислушиваться к выкрикам.

— Вот она самая суть дарованной свободы, — сказал сурово Нестеров. — Они хотят задавить подлинную свободу лживо-патриотическими лозунгами. Ну, что ж, поглядим, что будет дальше. Думаю, Арам, это только начало. Лжепатриоты не остановятся на этом. Наверняка, предпримут атаку на нашу забастовку.

— Ваня, я думаю, всё обойдётся, — не очень уверенно отозвался Арам. — Покричат и разойдутся. Пойдёмте, друзья…

Манифестация продолжалась весь день. И на следующее утро вновь по городу шествовали «патриотические» колонны всё с теми же портретами и иконами. Но уже не наблюдалось вчерашнего ликования. Словно опившись зелья и теперь перенося мучительное похмелье, манифестанты, восхваляя милость императора, выкрикивали злостные слова против социал-демократов!

— Долой забастовку!

— Гони в шею босяков, поднявших руку на государя!

— Даёшь дорогу всем паровозам!

Деповцы наблюдали за этим шествием с нескрываемым интересом. И не верилось им, чтобы эта полудикая, полуподкупленная властями толпа, состоящая в основном из амбалов и уголовников, может броситься на рабочих. Но предпосылки к тому были, и деповцы начали собираться в группы у вокзала. К ним присоединились гнчакисты.

Шествие черносотенцев, вероятно, свернуло бы возле городского сада влево, к железной дороге, если б не наткнулось на толпы рабочих, загородивших Анненковскую улицу. Железнодорожники, устроив живой заслон, тотчас потребовали, чтобы манифестанты шли прочь из зоны пикета. Амбалы — а это была та самая толпа черносотенцев, завербованная начальником уезда, — остановились в нерешительности. И пока раздумывали, Вячеслав Вахнин вышел на крыльцо здания Управления железной дороги и прокричал в огромный металлический рупор:

— Именем забастовки, приказываю манифестантам освободить перекрёсток! Освободите перекрёсток, чего разинули рты! — крикнул он вновь.