Письмо было от отца Галии, и это сразу испортило настроение. «О чем он? — подумал Черкез. — Уж не собирается ли помирить меня со своей сиятельной дочкой? А может, хочет судиться по разводу?" Черкезхая поморщился и неторопливо вскрыл конверт.

«Дорогой зять, — писал Мустафа-бек, — телеграмму вашу получили и ответил вам с Галией телеграммой, которую вы, конечно, тоже получили… Но я решил еще написать вам это письмецо…»

Черкезхан вздрогнул и голова у него закружилась оттого, что ничего не понял из прочитанного. «О каких телеграммах речь? Никаких телеграмм я не посылал Мустафе-беку, и от него не получал… Да и Галия уехала к нему или в Казань? Но выходит так, что она живет со мной, и мы вместе послали ему телеграмму?» Черкезхан вновь перечитал первые строки, подумал: «Бредит, что ли старик?», и продолжил чтение. Мустафа-бек дальше писал: «Дорогой мой зять, стоит ли тебе говорить о той радости, которую я испытал, узнав, что у вас с Галией родился сын! Я так был рад, что целый день ходил по кабинетам банка и не мог работать. Я всем рассказывал о своей радости, и все поздравляли меня и говорили: «Мустафа-бек, теперь вы дедушка!» Да, зять, теперь я дедушка и мне очень приятно сознавать это…»

Черкез читал, бледнел, краснел, пожимал плечами, недоуменно хмыкал и смотрел по сторонам, словно ища у кого-нибудь сочувствия или защиты, и чувствовал себя совершенным идиотом.

«Дорогой зять, — писал дальше Мустафа-бек, — я не стал бы адресовать свое письмо вам на службу, но мне хочется, чтобы это письмо не попало в руки Галии, ибо я хочу вам дать несколько советов, касающихся ее. Вы, Черкезхан, конечно, не хуже меня знаете, какое хрупкое и изящное существо — наша Галия. Еще в детстве моя мать, а ее бабушка, Халима, обратила внимание на ее столь высокие изысканные вкусы, и вот с той поры, ежегодно, в день рождения Галии, мы печем для нее пирог из севрюги. Вам не трудно будет его испечь, ибо Каспийское море рядом с вами: надо только послать слуг к рыбакам. На стол ко дню рождения моей дочери, который, кстати говоря, приближается и будет 16 июня, мы также подавали крем-брюлле в чашечках и чак-чак — татарское кушанье из теста, мелко накрошенных орехов и меда. Удивительное по своему вкусу блюдо. Будете кушать, Черкезхан, вспомните меня…»

— Аллах милостивый, сними наваждение. Скажи, что происходит! — лепетал штабс-капитан и читал дальше:

«Теперь, Черкезхан, несколько слов о внуке. Думаю, не затруднит вас, если пришлете мне фотографию малыша, и я, в свою очередь, побеспокоюсь о нем. Сообщите мне ваш личный счет в банке, я перешлю деньги на подарки…»

За чтением письма застал штабс-капитана Каюмова Ораз-сердар. Войдя, он ехидно покривил рот и спросил:

— Господин штабс-капитан, кто из нас командует отделом: вы или я? Почему вы до сих пор не представили вчерашний приказ на арест серахского водоноса и вынуждаете меня идти к вам? — И тут Ораз-сердар заметил перемену в лице своего подчиненного: оно было настолько бледным, что пугало. — Что с вами, Черкезхан? — озабоченно спросил Ораз-сердар.

— Ох, господин майор, не спрашивайте, сам понять не могу.

— Ну-ка, дайте сюда! — Ораз-сердар выдернул из рук Каюмова письмо и начал читать. Дочитав до половины, спросил:

— Почему, Черкезхан, вы скрывали от меня, что Галия с вами и никуда не уехала?

— Господин майор, — дрожащими губами пролепетал штабс-капитан. — В том-то и дело, что уже год, как она ушла из дому и уехала.

— Охо, приятель, — Ораз-сердар сразу понял всю сложность, в которой оказался его подчиненный — Если так, как вы говорите, то тут самый крупный шантаж.