– Пусть кияне знают, – твердо закончил Коловей. – Здесь не бабы засели, не робята робкие, а ратники, в боях испытанные, раны принимавшие и сердцем стойкие. А то привыкли они примучивать весняков, думают, на них и управы нет.

Будерад явно предпочел бы обойтись без таких спутников, но не решился возражать. И Коловей, и его отроки не расставались с топорами; привыкли к ним за месяцы войны и неуютно себя чувствовали в чужом месте без оружия. У Коловея в Туровце была целая сотня тех ратников, о которых он говорил, и он не особо-то нуждался в согласии хозяина. «Буду ему перечить – и меня зарубит, удалой такой!» – мелькнуло в мыслях Будерада, уже жалевшего, что принял к себе беглецов.

Шли бы дальше, куда сами знают! А то принимаешь их, покон гостеприимства исполняя, а с ними Лихо злое на плечах в дом въезжает…

Русы тем временем развели вдоль луговины костры и расположились греться в ожидании.

Еще до полудня ворота Туровца раскрылись. На увоз сошли сразу две ватаги: в одной Будерад возглавлял пятерых туровецких старцев, а за ними шел Коловей с тремя отроками: Берестом, Медведем и Далятой Величаровичем. У этих четверых было оружие, у Будерада и его людей – нет.

Завидев, как они идут по земляной перемычке вала, русы в своем стане у опушки оживились. Двое – один в синем плаще, другой в красном – поднялись в седла и поехали навстречу. Каждого сопровождало по пять оружников. Оба вождя были в шлемах, в бронях поверх теплых кафтанов, у каждого на плече под плащом висел меч; золоченые рукояти даже издали сверкали на солнце. Коловей и его люди – в простой грязноватой одежде, иные с повязками на ранах, с вызовом в глазах и угрюмостью на лицах – казались перед ними стаей волков. Быстро разглядев их, Лют мигнул Хакону: обоим уже стало ясно, кто перед ними. Кое-кого Лют знал и в лицо. Они не ожидали наткнуться здесь на остатки разбитого войска Володислава, рассчитывая иметь дело только со случанами. Но и те ведь не ждали, что им придется вновь повстречать русов уже нынешней зимой.

Посреди поля русы и древляне сошлись. Хакон и Лют неспешно покинули седла, оставили коней отрокам и приблизились шага на три.

– Будь жив, Будерад! – первым начал Лют. – Вот перед тобою Акун, Улебов сын, князя нашего Святослава стрый. Прислал нас Святослав, чтобы волю его тебе передать.

– Здоровья и вам! – Будерад кивнул с горделивым видом. – А ты, Свенельдич, вот как живо вверх махнул: на отца место в бояре вышел!

– У меня есть старший брат – он нашему роду голова, – взгляд Люта вмиг стал холодным и вызывающим. Намеки на низкий род матери он улавливал с ходу. – И он, и я, оба мы Святославу служим, как отец наш Ингорю служил.

– Где Святослав? – положа руки на пояс, спросил Коловей.

Лют его едва услышал – осматривая спутников Коловея, наткнулся на Береста и уже не мог отвести глаз. Тот зацепил его своим взглядом – пристальным и враждебным. В серых глазах под спутанными светлыми волосами жила ненависть, острая, как клинок, прочная, как камень. Предназначенная ему, Люту, и никому другому. За пояс древлянина была заткнута секира – явно варяжской работы, с резьбой на еловом древке, с дубовым, тоже резным, чехлом на лезвии. В руки простого отрока она могла попасть лишь одним путем – как добыча с поля боя.

– Йо-отуна мать! – Лют вдруг хлопнул себя ладонью по лбу и зажмурился.

Он узнал эту секиру. Видел у свея Асбьёрна – братова хирдмана, что незадолго до налета на Малин перешел к Мистине из Ингваровых гридей. Все же вещь дорогая, приметная даже в дружинах знатных вождей.