Петропавловский вырвался на рыбалку в этом году первый раз. В прошлом году он удачно ловил здесь и карасей, и окуней, и плотву. Разбросав приманку, он закинул удочку поближе к камышу, где играла рыба, выплескиваясь наружу и оставляя на воде расходящиеся круги.

Клев и на этот раз был превосходный. Не прошло и пяти минут, как Михаил выхватил на берег карася граммов на триста. Снимая с крючка добычу, он увидел, что к ним идут двое мужчин. Одному лет пятьдесят, другому — лет тридцать. У старшего на плече двухстволка. С младшим Михаил где-то встречался, кажется, в Звенигороде.

— Мужики, здесь нельзя ловить, — сказал старший. — Озеро сдано в аренду, за него деньги заплачены.

— Кем это? — с усмешкой спросил Михаил. — Уж не ты ли захотел стать помещиком?

— А хотя бы и я. Твое какое дело?

— Где ж ты денег столько взял?

— У тебя не занимал. Так что сматывайся отсюда.

— Озеро ты не строил. Его создала природа, потому оно общественное, и никто не имеет права им распоряжаться, — твердо заявил Михаил.

— Его арендовал кооператив «Аквариум». Весной сюда запущен карп, мы наняты сторожами, — кивнул мужчина на младшего, который смотрел на отдыхающих зло и агрессивно. — Поэтому просим по-хорошему.

— Не просите. Уходите и дайте нам отдохнуть. Я всегда здесь ловил и буду ловить.

— Не будешь, — мужчина вдруг шагнул вперед и наступил на удилище. Бамбук хрустнул под его сапогом.

Михаил вскочил, готовый броситься в драку, но мужчина ловко сбросил с плеча ружье и выстрелил ему под ноги.

— Убирайтесь!

Вырвать ружье и расправиться с незадачливыми сторожами им обоим, владеющим приемами самбо, не составляло труда. Но завизжали в страхе девчата. Из-за разлапистой осины, в тени которой стоял вагончик, на подмогу кооператорам бежало трое мужчин. И Михаил, скрипнув зубами, пошел к машине. В голове уже созрел план мести. Он ждал более месяца, и в одну темную дождливую ночь приехал с Парамоновым на озеро.

В вагончике горел свет, играла музыка. Михаил решил приблизиться и заглянуть в окошко, кто дежурит. Залаяла собака. План пришлось изменить.

По его подсчетам, дежурить сегодня должен был Брюханов, тот самый мужчина с ружьем, сорвавший им рыбалку и отдых с девицами. Михаил передернул затвор малокалиберки и слегка свистнул. Собака зашлась в лае. Дверь вагончика открылась, и вышел мужчина. Лицо его из-за дождя нельзя было разглядеть, но коренастой фигурой он походил на Брюханова. Михаил выстрелил. Мужчина стал валиться. Для верности он выстрелил еще раз. В окне вагончика метнулась фигура, свет погас. Но напарник побоялся выскочить наружу.

А собака рвалась с цепи, остервенело лаяла. Она так разозлила Михаила, что он не пожалел и ее…

Вот тогда он первый раз переступил грань разумного. Злость, жажда мести помутили сознание. Но тогда он еще не задумывался над своим поступком, тем более не раскаивался. Наоборот, безнаказанное убийство толкало и на другие подобные действия. Гогенадзе, Аламазова он был вынужден приказать убить не из-за мести и даже не из-за того, что они стали бизнесменами — надо было направить следствие на ложный путь, убедить, что идет разборка между новыми русскими, не поделившими между собою сферы влияния. А поскольку Грушецкий и Татарников в какой-то степени имели дело с Гогенадзе и Татарникова арестовали, надо было «подтвердить» ложную версию следователей…

Убийства, не входившие ранее в его планы, в осуществлении с технической стороны оказались намного проще, чем с моральной. Петропавловский стал страдать бессонницей, страх возмездия витал над ним, изматывал нервы, озлоблял его еще больше.