|
Каждые десять минут она бегала взглянуть на больного, и снова – назад, слушать про уран. Потом приехал Дейв, за ним Луиз с Винсом, а когда мы уже сели за стол, примерно без четверти семь, – доктор Буль. Рассказывать еще? – Ну, раз уж вы начали… – Как прикажете. Буль пробыл у Берта где то с полчаса, а когда уходил, – я уже говорил, что он нам сказал. За обедом мы не только ели, но и пили, и я, должно быть, хватил лишку. Мне пришло в голову, что нехорошо бросать сиделку с Бертом одну, и, когда все поехали в театр, я остался. Я подумал, что если ей так нравится слушать про геологоразведку, то разговор на другие темы, может, понравится тоже. Но не тут то было. После того как мы слегка – ну, перекинулись словечками, – она вошла к Берту и заперлась на ключ. Потом она наговорила сестре, будто я колотил в дверь и кричал, что если она не выйдет, я выломаю дверь, но я ничего такого не помню. Как бы то ни было, Берт в это время уже отключился от морфия, если это был морфий. Она все таки вышла, и мы с ней поговорили, и, может, я ее и тронул, но те синяки, которые она им показывала, когда они приехали из театра, – она их, должно быть, сама себе понаставила. Я был, конечно, навеселе, но не настолько же. Наконец, она сняла трубку и сказала, что если я не уйду, она позвонит вниз к администратору и попросит прислать кого нибудь на помощь. Ну, я и смотался. Хватит? – Продолжайте. – Ладненько. Я спустился и бар, нашел какой то столик, выпил. Рюмки две три. Тут я почему то вспомнил про мороженое, которое осталось наверху в холодильнике, и стал соображать, не вернуться ли за ним, как вдруг является этот Эрроу и говорит мне: «Вставай». Схватил меня за руку, рванул, поставил на ноги говорит: «Становись, защищайся», – а сам как размахнется, как даст. Сколько раз он меня ударил, я не помню, но посмотрите, что он со мной сделал. Наконец его оттащили, прибежал какой то коп. Я боком, боком, в сторонку, потом из бара – и на лифт. Поднялся на восьмой этаж, и Винс меня впустил. Дальше я не очень хорошо помню, но знаю, что они устроили меня на кушетке, потому что я проснулся, когда с нее упал, но проснулся как то не совсем. В голове у меня все перепуталось, я помнил, что меня били и что мне нужно переговорить с сиделкой; встал, добрался до комнаты Берта и вошел. Шторы на окнах были задернуты; я включил свет и подошел к кровати. Берт лежал, как покойник, с открытым ртом. Я откинул одеяла, пощупал сердце – и наощупь он был, как покойник. По бокам лежали две грелки, мне показалось – пустые. Я взял одну – точно, пустая, и я подумал: «Я обидел ее, и этот недосмотр из за меня, так не годится». Взял другую грелку – тоже пустая, тогда я сначала отнес их в ванную, а потом пошел… – Пол! – это заговорила Луиз, глядя на него большими глазами. – Мне ты сказал, что сам их вылил! – Ну да, сказал, – он ухмыльнулся, вернее, попытался это сделать. – Какого дьявола, имеет человек право поступить благородно? – Он повернулся к Вулфу. – Вы хотели, чтобы я рассказал еще что нибудь. О'кей, я рассказал. Это сойдет? – Так ты солгал Луиз, – пробасил Таттл. – Или лжешь сейчас, – сказал Дейвид, и в его голосе уже не было и тени усталости. – Мне ты об этом ничего не говорил. – Конечно, нет. Черт возьми, я поступил как благородный человек. Тут они все набросились друг на друга, и пошло поехало. По родственному. Высокое сопрано Луиз, баритон Пола, басок Таттла, фальцет Дейвида – получился неплохой квартет. |
