Когда она рассказала нам, что произошло, Эрроу вышел, в смысле, вышел из номера. Потом моя
сестра и сиделка довольно резко поговорили, и сестра велела ей уходить, а после того, как та ушла, позвонила доктору Булю и сказала, что они с
мужем побудут до прихода новой сиделки. Сразу после этого я ушел. Я живу на Ривердейл.
– Но перед уходом вы к брату заходили?
– Да.
– Ну и как он был?
– Он крепко спал. Дышал хрипловато, но вроде был в полном порядке. Доктор Буль, когда Луиз ему позвонила, сказал, что Берту ввели полграна
морфия, и что, скорее всего, он проспит до утра.
Вулф повернул голову.
– Миссис Таттл. Вы слышали, что говорили ваши братья. Не хотите ли добавить что нибудь, или поправить?
С Луиз было что то не так. Губы у нее дрожали, руки, лежавшие на коленях, крепко снимались в замок. Она смотрела Вулфу в глаза, но ничего не
говорила, а потом вдруг закричала:
– Это не я! Вы все на меня хотите свалить, да?
У Вулфа вытянулась физиономия.
– С какой стати, мадам?
– Потому что раз уже так было, с отцом! Вы знаете об отце?
– Я знаю, как он умер. Ваш брат мне рассказывал.
– Так вот, тогда все говорили, что виновата я! Поэтому что я за ним ухаживала, и уснула, и не зашла к нему в спальню, и не видела, что там окна
были открыты! Меня даже спрашивали, не сама ли я положила себе снотворное в шоколад, чтобы уснуть! Будто, чтобы уснуть, девице двадцати четырех
лет требуется снотворное!
– Ну ну, дорогая, – Таттл погладил ее по плечу. – Это все в прошлом, зачем ворошить? В субботу вечером у Берта никто окон не открывал.
– Но я прогнала сиделку. – Она говорила Вулфу. – И сказала доктору Булю, что беру все на себя, а сама легла и уснула, и даже грелки не
посмотрела, а они были пустые. – Она резко оглянулась на младшего брата. – Скажи правду, Пол, только всю правду – они были пустые?
Тот тоже погладил ее по плечу.
– Успокойся, Лу. Конечно, они были пустые, честное бойскаутское, но Берт ведь не от этого умер, разве я говорил, что от этого?
– Никто тебя не винит, – успокаивал ее Таттл. – А что ты уснула, так что ж такого? Был уже второй час, а доктор Буль обещал, что он проспит до
утра. Право, дорогая, ты делаешь из мухи слона.
Она опустила голову, закрыла лицо руками, плечи у нее задрожали. Для Вулфа леди в расстроенных чувствах – это не что иное, как женская особь,
бьющаяся в припадке, а если она еще и выть начнет, он вскакивает с места быстрее, чем можно было бы рекомендовать такой туше, и ретируется в
коридор, к лифту. Луиз выть не стала. Он некоторое время рассматривал ее, внимательно и настороженно, решил, что она уже и не начнет, и
повернулся к ее мужу.
– Кстати, о сне, сэр. Вы сказали – во втором часу. Это было после того, как Пол поднял вас с постели, и вы его впустили?
– Да. – Его рука успокаивающе лежала на руке Луиз. – Это заняло довольно много времени: пока выслушали все, что рассказал Пол, пока устроили его
на кушетке. Потом мы заглянули в комнату к Берту, убедились, что он спит, и пошли спать сами.
– И не просыпались до тех пор, пока вас не разбудил Пол, то есть примерно до шести утра?
– Думаю, моя жена не просыпалась ни разу. Она очень устала. Может, ворочалась немного, но не просыпалась. Я раза два выходил в ванную – ночью я
всегда хожу в ванную, но остальное время я спал, пока нас не позвал Пол. Когда я выходил во второй раз, я приоткрыл дверь к Берту, там было
тихо, и я не стал заходить. А что? Это имеет какое нибудь значение?
– Да нет, ничего особенного. |