|
– Кажется, я слишком много болтаю, – сказал он, – но ведь разговор о Берте. Пять лет я мало с кем разговаривал – только с ним, а теперь, видимо, захотелось поговорить о нем. Он слегка наклонил голову, подумал и продолжал: – Мне бы не хотелось, чтобы это убийство навесили на меня, и подставлять кого то понапрасну тоже не хочется, но я не совсем точно выразился, когда сказал, что его грызло что то из прежних времен. Как то, когда мы сидели с ним под скалой, в Канаде, он мне кое что об этом рассказал. Он сказал, что если нам и вправду подфартило, то он сможет вернуться домой и заняться одним неоконченным дельцем. Вы знаете, как у него умер отец, и как его судили за убийство? Вулф сказал, что знает. – Ну вот, он мне все рассказал об этом. Он сказал, что никогда не требовал своей доли наследства, потому что не хотел чувствовать себя причастным к той грязи, от которой убежал, – и этому не надо удивляться, просто надо знать Берта. Он сказал, что до сих пор обманывал себя, будто все уже забыл, и ему давно на это наплевать; но сейчас, когда нам, кажется, повезло по крупному, ему захотелось вернуться и разобраться, что к чему. Что он и сделал. Кого он конкретно подозревает, я не знал, но замечал кое что. Например, рассказывает он родственникам, чем сейчас занимается, а сам внимательно за ними наблюдает. Им очень не понравилось, когда он сказал, что скоро раздобудет полный текст свидетельских показаний на том самом суде. И когда сказал, что ездил к хозяйке меблированных номеров, им тоже не понравилось. Мне показалось, он это нарочно делает, чтобы их завести. Его глаза прищурились, в уголках показались морщинки. – Вы только не подумайте, что я стараюсь кого то утопить. Доктор ведь сказал, что Берт умер от воспаления легких, а врач он, по моему, хороший. Просто я хочу объяснить, зачем Берту понадобилось ехать в Нью Йорк. У вас еще есть вопросы? Вулф покачал головой. – Пока нет. Попозже, может быть. Но ведь я предлагал обмен информацией. Что вы хотите знать? – Вот это учтиво, это я понимаю. – Эрроу, кажется, говорил серьезно. – Пожалуй, нет. – Он поднялся из кресла и постоял немного. – Только вот вы сказали, что у вас не хватает улик, чтобы… как это… – Инкриминировать. – Вот вот. Так почему бы вам не смотать удочки? Мы с Бертом всегда так делали: как только убедимся, что на участке совсем глухо, так сразу сматываем удочки. – Я не говорил – совсем глухо. – Вулф был мрачен. – В том то и загвоздка, что не совсем. Есть одно загадочное обстоятельство, и пока я его не выясню, сматывать удочки рано. – Какое обстоятельство? – Я вас о нем уже спрашивал, но вы сразу становитесь на дыбы. Опять заговаривать с вами на эту тему без оружия просто опасно. Счет за кресло мистер Гудвин вам вышлет, как только мы узнаем сумму. До свидания, сэр. Он хотел еще услышать что нибудь про загадочное обстоятельство, но не тут то было. Дудки. Когда он понял, что на этом участке глухо, он смотал удочки, и я пошел в переднюю закрыть за ним дверь. Уже за порогом он повернулся ко мне и сказал: – Здорово вы все таки меня скрутили. В кабинете Вулф сидел с закрытыми глазами, наморщенным лбом, откинувшись на спинку кресла. Я убрал поломанное кресло в угол, остальные расставил по местам, прибрал на ночь свой письменный стол, запер сейф и подошел к нему. – Зачем вам понадобилось его заводить? Если в этом деле и вправду есть какое то загадочное обстоятельство, то я его, наверное, проспал. Какое, подскажите. |
