|
Посмотрела наверх, туда, где сидела на посту ее тюремщица. Старуха? Зачем она станет писать невестке? Антуанетта пожала плечами. Тут что-то другое. Захочет ли она ломать себе голову, продолжать поиски разгадки? Она уронила письмо рядом с другими, подошла к окну, вдохнула уличный воздух, впилась взглядом в солнечные блики и силуэты людей на улице. Некоторое время она, похоже, еще размышляла надо всем этим. Нет! Только не свекровь. Она-то наверняка уверена, что Антуанетта убила мужа, но не настолько уверена, чтобы писать: скорее, она что-то подозревает, о чем-то догадывается - это чувство вполне естественно для свекрови по отношению к ненавистной вдове ее сына. Странно: Доминика испугалась, как бы взгляд Антуанетты не упал на ее окно, на нее, на ее тощую фигурку, мечущуюся по спальне, за которую ей внезапно стало стыдно; стараясь остаться незамеченной, она пошла и закрыла окно. Шум начался еще на лестнице, этажом ниже: радостные восклицания, грубый мужской голос, женский смех, потом взбудораженный Альбер Кайль не сразу попал ключом в замочную скважину, и вульгарность всего этого натужного ликования внезапно напомнила Доминике о подгулявших свадебных гостях, гурьбой выходящих из кабачка. Лина выскочила навстречу с воплем: - Мама! Должно быть, она долго обнималась с матерью, потому что грубый мужской голос шутливо проворчал: - А я уже, выходит, не в счет? Доминике ничего не было видно, однако она представляла себе всю сцену в красках: режущие глаз цвета, тяжелые, добротные чемоданы, гладко выбритый и хорошо одетый господин, благоухающий одеколоном, гордый собой провинциальный предприниматель, безумно довольный тем, что впервые навещает замужнюю дочь в Париже. Лина играла свою роль: - Что это? - Отгадай! - Не знаю... Дай сюда. - Сперва отгадай! - Платье? - Кто же возит из Фонтене-ле-Конт платья для молодой парижской дамы? - Это и не драгоценность: коробка слишком большая... Дай сюда, папа! Суча ногами от нетерпения, она кричит матери: - Не смей рыться в моих ящиках! Альбер, не давай маме трогать наши вещи... Ну папа, пожалуйста! Ага, я так и знала, что ты уступишь! Где ножницы? Что это? Постойте-ка! Да это же покрывало на диван! Посмотри, Альбер! Розовое, как я люблю!.. Спасибо, папа! Спасибо, мама... Почему мать понизила голос? Наверняка заговорила о квартирной хозяйке. Где она? Чем занимается? Какая она? Как к вам относится? В ответ зашептали. Доминика готова поклясться, что отец снял пиджак и рукава его безукоризненной рубашки витают по комнате, как два ослепительных пятна. Эти люди тоже не принадлежат к их клану. Их возбуждение оскорбляет Доминику до глубины души, задевает самые сокровенные струны, унаследованные от С? - лесов и Лебре, но все же она нашла и некоторые точки соприкосновения, особенно в шепоте Лининой мамы, которая видится ей невысокого роста, немного полной, одетой в черный шелк, увешанной драгоценностями, которые надевает лишь по торжественным случаям. Доминика проворно переоделась, натянула лучшее платье, огляделась, проверяя, все ли на месте, и непроизвольно задержала взгляд на фотографии отца в парадной генеральской форме; к рамке фотографии были прикреплены отцовские ордена. |
