Расстояние еще сократилось; стрелы десятками и сотнями летели с той и другой стороны, так густо, что иные сшибались в воздухе и сыпались в воду.

Пятьдесят шагов до ближайшего высокого борта… Сорок… Тридцать… Ингвар едва не задыхался от ярости; вдохнул как мог глубже, будто припадая к источнику норн, что вдруг забил в самой его душе.

– Оди-и-ин! – протяжно вскрикнул Ингвар и со всей силы метнул копье в ближайшую хеландию.

Не то копье с золоченым острием – это держал поблизости от него Хьёрт, оруженосец, – а другое, нарочно для того припасенное.

Копье полетело над волнами и рухнуло в воду – чтобы добросить до борта, было слишком далеко. Но главное не в этом – этим броском вражье войско все целиком отдается Одину. Гриди ответили дружным воплем, и вдруг…

С носа ближайшей хеландии вырвалась струя огня. Нечто вроде пылающего копья, одетого пышным вихрем дыма и пламени, промчалось над волнами, изогнулось вниз и пролилось прямо на княжескую лодью. Одновременно еще два таких же сорвались с бортов греческого судна, ударив огнем в лодьи, подходившие по сторонам.

И то же сделали все десять хеландий. Не сразу русы, ничего такого не ожидавшие, поняли, что произошло. Казалось, на них плеснуло огнем прямо с ясного неба, и вот уже на досках днища, на бортах, на щитах пляшет жаркое пламя, источая удушливый черный дым. Люди смотрели, не веря своим глазам.

Но просто смотреть им пришлось недолго. Часть огненных брызг попала на людей. Внезапно охваченные жаром, гребцы бросали весла, вскакивали на ноги, в ужасе и изумлении видя, как горит весло в руках, борт рядом, горит скамья, горит кольчуга или кожаная рубашка на спине и на плечах! Горит железо – то, что никак не может гореть!

Над лодьями взлетели крики изумления, ужаса, боли. Способные оглянуться видели, что пылают все лодьи вокруг, какие подошли к хеландиям на тридцать шагов и ближе. Люди побросали весла; лодьи, почти неуправляемые, остановили ход и закачались на волнах.

А с хеландий продолжали лететь стрелы, поражая растерянных, забывших о защите людей…

Ингвар едва успел заметить в воздухе над собой внезапную вспышку – и сразу оказался в плену огня. Его лодья и он сам – хорошо заметный с высокой палубы хеландии благодаря красному стягу с вороном, золоченому шлему и скоплению телохранителей – стали первой целью греческих сифонаторов. Опытный стрелок положил струю горючей жидкости почти точно на княжескую лодью; часть упала в воду и пылала теперь там, но по всей лодье от носа до кормы пролегла огненная дорожка. В пару мгновений она растеклась по смоленым доскам и стала целой рекой.

Вспыхнуло все: борта вокруг Ингвара, задний штевень, щиты телохранителей, прикрывших его. Видя огонь у себя в руках, гриди невольно отбрасывали их за борт, и щиты продолжали гореть на воде, плавая, как ужасные огненные цветы. Над лодьей и над водой за бортами поднимался черный дым, и сквозь него сам огонь казался каким-то особенно хищным и режущим. Дым набивался в легкие, слепил глаза, душил, мешал искать хоть какие-то пути к спасению. Сквозь треск пламени летели крики.

И едва Ингваровы гриди, кашляя, плохо видя от слез и задыхаясь, успели подхватить новые щиты из сложенного под скамьями запаса, как сифонаторы дали новый залп. Вновь пламенное копье пронзило небо над головой и пало жгучим дождем на лодьи.

На ближайших к хеландиям русских судах теперь пылало все – борта, днища, весла, скамьи. Упав на человека, брызги пламени растекались по спинам и плечам; дико, невероятно выглядели огненные венцы над верхушками шлемов, рвали воздух истошные вопли людей, чьи головы вдруг оказывались в раскаленном железе.

Перед началом всего этого лодья Эймунда обходила одну из хеландий справа. Эймунд сперва стоял под стягом, но потом, видя, как все ближе придвигается высокий борт, где в отверстиях равномерно поднимаются и опускаются длинные весла, прошел вперед, к мачте, и встал там.