– Я не выигрывал . Я даже не просил об этом. Я последний человек… – он качает головой и засовывает свернутый пергамент в нагрудный карман. – Льюэллин и Линделл сказали им, что это цена за то, чтобы удержать бунтовщиков здесь, и Сенариум сдался. Вот как они боятся потерять нашу численность. Они действительно согласились отдать его, и я хотел бы, чтобы они этого не делали. Не сейчас. Не сейчас, когда я такой… такой, – он показывает на свои глаза, как будто они все еще красные, но я вижу только его. – Мой отец не стал бы гордиться. Он был бы в ужасе, – каждое слово короткое. Будто отрезанное.

– Я в это не верю, – невозможно не гордиться им, не любить его.

– Ты не знала его. В этом мире была только одна вещь, которую он любил больше, чем меня, – он отводит взгляд, и я начинаю переосмысливать свое предположение о мече.

– Что король дал тебе? – клинок не мог бы так волновать его.

– Последний час я пытался придумать выход из положения. Король наказал Линделла и Льюэллина за их роль в укрытии Аретии – как они и предсказывали сегодня утром, – так что у них нет вариантов. И я не могу отказаться от соглашения, иначе все поймут, что что-то не так, – его измученный взгляд находит мой, и у меня сжимается сердце. – Единственное решение, которое мне приходит в голову, – это ты. Ты будешь первой, кто почувствует, когда я потеряю остатки того, что делает меня… мной, – медленно он заправляет за ухо выбившуюся прядь моих волос.

– Ты не потеряешь, – у меня достаточно веры в него за нас обоих.

– Потеряю. Сегодняшнее утро показало мне, что это лишь вопрос времени и разума, – он кивает с уверенностью, от которой у меня сводит желудок. – Это нечестно, и ты можешь возненавидеть меня за это позже, но мне нужно, чтобы ты дала мне обещание, – его теплая рука касается моей шеи, а глаза ищут меня. – Поклянись, что подашь сигнал тревоги, если я зайду слишком далеко, что будешь в безопасности, даже если от меня.

– Что… – начинаю я, но тут дверь зала открывается, и я оглядываюсь через плечо, чтобы увидеть Гаррика, размахивающего свернутым пергаментом.

– Граф Льюэллин сказал, что ты будешь здесь. Приказы не бывают необязательными, Риорсон, даже для дворян. Мы должны идти.

– Обещай мне, – говорит Ксейден, поглаживая большим пальцем мое ухо и полностью игнорируя своего лучшего друга.

– Ты уходишь? – я возвращаю взгляд к Ксейдену, понимая, что именно поэтому гонец разыскал его. – Сейчас?

Он наклоняется ко мне, отгораживаясь от остального мира.

– Обещай мне, Вайолет. Пожалуйста.

Он никогда не зайдет слишком далеко, никогда не потеряет свою душу, поэтому я киваю.

– Я обещаю.

Глаза Ксейдена закрываются на мгновение, а когда он открывает их, в их глубине светится явное облегчение.

– Спасибо.

– Я знаю, что ты меня слышишь, – Гаррик повышает голос. – Идём .

– Я люблю тебя, – Ксейден целует меня крепко и быстро, и все заканчивается еще до того, как я успеваю осознать, что это произошло.

– Я тоже тебя люблю, – я хватаю его за руку, когда он отстраняется. – Расскажи мне, что дал тебе король.

Он делает глубокий вдох.

– Он вернул мне мой титул и место в Сенариуме.

Святое дерьмо. Мои губы приоткрываются.

– И не только Аретию… он подарил мне Тиррендор, – медленно произносит Ксейден, словно тоже не может в это поверить.

И он не хочет этого. Моя грудь сжимается.

– Ксейден…

– Не жди, – он целует внутреннюю сторону моего запястья, а затем направляется к Гаррику. – Я вернусь к восьми утра, чтобы подписать соглашение, – говорит он через плечо.