Изменить размер шрифта - +
 – Ему должны были давать торазин, начиная с полудня. Двенадцать часов назад.

– Позвольте? – Одна из сестер протянула руку к медицинской карте. Росс отдала ей пухлый журнал и стала наблюдать, как сестра ищет соответствующую страничку. Запись, сделанная Макферсоном относительно торазина, была обведена красным карандашом сестры. Рядом стояла загадочная пометка «Позвонить».

Росс полагала, что без торазиновой блокады психоз Бенсона окажется неподконтрольным и приведет к опасным последствиям.

– Ах да, – сказала сестра. – Теперь я вспомнила. Доктор Моррис сказал, что нам следует принимать во внимание только то, что прописал он и доктор Росс. Мы же не знаем этого доктора Макфи, поэтому надо дождаться утра и получить его подтверждение на этот вид терапии. Вот…

– Доктор Мак‑ФЕРСОН, – сказала Росс раздраженно, – является руководителем Центра нейропсихиатрии.

Сестра еще раз взглянула на подпись.

– А мы‑то откуда можем знать? Смотрите, какая неразборчивая подпись. – Она вернула Росс журнал. – Мы решили, что это Макфи, а единственный Макфи в списке сотрудников клиники – гинеколог, и нам это показалось странным. Иногда врачи по ошибке оставляют предписания не в тех картах…

– Хорошо, – махнула рукой Росс. – Хорошо. Только дайте ему сейчас торазин, ладно?

– Конечно, доктор, – ответила сестра. Она укоризненно взглянула на Росс и пошла к шкафчику с медикаментами. Росс зашагала по коридору к палате номер 710.

 

***

 

Около палаты Бенсона на стуле сидел полицейский. Он читал «Тайные любовные похождения» с чрезмерным, по мнению Росс, интересом. Она сразу поняла, откуда у него этот журнал: он заскучал и кто‑то из сестер принес ему чтиво. Он курил и сбрасывал пепел в направлении пепельницы на пол.

При ее приближении он оторвал взгляд от журнала.

– Добрый вечер, доктор.

– Добрый вечер. – Она с трудом подавила желание отчитать его за недостойное поведение. Но полицейские не входили в ее юрисдикцию, и к тому же ее и так вывели из себя медсестры. – Все тихо?

– Тихо, тихо.

Из– за двери палаты слышались звуки телевизора ‑передавали какое‑то шоу, и то и дело раздавались взрывы хохота. Кто‑то спросил: «Ну, и что ты потом сделал?» Снова смех. Она открыла дверь.

В палате было темно. Только горел голубой экран телевизора. Бенсон явно спал: он лежал, отвернувшись от двери, простыни были высоко накинуты на плечи. Она выключила телевизор, потом подошла к кровати и тронула Бенсона за ногу.

– Гарри, – сказала она тихо. – Гарри… – И осеклась.

Под ее пальцами нога пациента оказалась мягкой и бесформенной. Она нажала посильнее. «Нога» странным образом провалилась. Она зажгла ночник и откинула простыню.

Бенсона не было. Вместо него в кровати лежали три пластиковых мешка вроде тех, какими пользовались в больнице для сбора мусора. Все три были надуты и крепко сшиты, не пропуская воздуха. Голову Бенсона изображала сложенная простыня. Рукой служило личное полотенце.

– Сержант, – негромко сказала она, – а ну‑ка зайдите!

Полицейский вошел в палату, держа ладонь на кобуре. Росс указала рукой на кровать.

– Мать твою! – воскликнул полицейский. – Что случилось?

– Это я как раз хочу у вас спросить.

Полицейский не ответил. Он побежал в туалет и проверил там: пусто. Он заглянул в стенной шкаф.

– Одежда его здесь!

– Когда вы заходили в палату в последний раз?

– …но ботинок нет! – продолжал полицейский, роясь в шкафу.

Быстрый переход