— Что, заблудился? — сочувственно осведомился водитель, разглядывая человека в мокром, но по покрою дорогом пальто.

— В полынью провалился, — прохрипел Сапер. — Хотел путь срезать.

— Работаешь тут?

— Со смены иду. На Яузе. А тут… Подбрось. Иначе насмерть околею, пока до тепла доберусь.

— Ну, садись, подвезу.

В полуторке марки «Форд» была печка, так что Сапер быстро согрелся. И к нему начали возвращаться силы.

Водитель травил байки. Сапер механически отвечал. Но голова его была какая-то пустая — хоть колокол из нее делай. И в ней билась набатом одна подавляющая мысль — надо завершить дело! Надо завершить дело!..

— Где тебя высадить? — спросил водитель, когда полуторка почти доехала до центра по Мещанской улице. Впереди раскинулась Большая Сухаревская площадь с пронзающей темное небо Сухаревой башней, которую уже не первый год Моссовет обещал снести, дабы не препятствовала движению трамваев.

— А ты сам докуда? — спросил Сапер.

— Я до Волхонки.

— Тогда около Кремля высади, добрый человек.

— Лады. Хозяин — барин.

Доделать дело. Доделать дело!

Спрыгнув из теплой кабины на брусчатку и зябко поежившись, Сапер тут же распрямил плечи. И бодрым, целеустремленным шагом направился к Большому театру.

Там уже все готово. Даже взрывная машинка подключена. Теперь уже понятно, что не будет инквизиторского пламени, сжирающего ненавистных большевиков. Не будет сладостной их боли, мучений и очищающей эту землю их лютой погибели. Но взрыв будет. Здесь. Сейчас. А затем Сапер уйдет… Или не уйдет, как получится.

В театр он беспрепятственно прошел через вахтера. Тот его знал и удовлетворился объяснениями, что необходимо подкрутить декорации для утреннего представления, иначе будет срыв спектакля.

— Да иди уж, иди, — широко и аппетитно зевая, помахал руками вахтер. Ему хотелось спать, уронив голову на стол. И не хотелось до утра видеть никого.

Пробравшись по театральным лабиринтам, Сапер очутился в крошечной каморке. Разгреб лежащий в углу хлам из разряда того, что особо не нужен, но может пригодиться в таком беспокойном хозяйстве, как театр. Вытащил тщательно припрятанный куб взрывной машины.

Ну вот и все. Гори, огонь, гори! И он с детской радостью вдавил штырь с ручкой в корпус взрывной машины.

И ничего не произошло… То есть вообще ничего!

Почему нет контакта? Где-то разорван провод? Тогда надо срочно обнаружить обрыв. Починить. И снова жать ручку.

Сапер, чертыхнувшись, вылез в коридор, освещая себе дорогу фонариком, который, как ни странно, работал после всех водных процедур.

Сделал он только три шага. И получил страшный удар по шее сзади.

Сознание на миг уплыло, прихватив с собой и способность к сопротивлению. Когда ощущение реальности вернулось, ему уже умело и уверенно закручивали за спину руки. Защелкивали на запястьях наручники.

И прозвучал глумливый голос, явно чекистский — только у них могут быть такие гнусные интонации, когда они побеждают:

— Не выходит каменный цветок, Сапер-мастер?

Вечно сдержанный Сапер в этот момент зарыдал, не в силах сказать ничего.

Под ним раскололся и осыпался фундамент смысла его существования. И теперь оставалось только умереть.

Его выволокли в большой зал. Там Сапер дернулся всем телом, пытаясь вырваться. Нет, сбежать он не надеялся, хотел лишь одного — чтобы его пристрелили на месте. Но держали его крепко.

— Даже умереть не даете, большевистское быдло, — прошептал едва слышно он…

Глава 40

Авдотью все же выловили.