— Еще придет время, когда лошади не будут нужны, — проворчал кучер, когда автомобиль проехал. — В Америке уже есть автомобили, у них столько сил, сколько у сотни лошадей. Сотня лошадей, слышишь? А знаешь, сколько съедает сотня лошадей? Во всем Каире не найдешь ни одного извозчика, который бы мог себе позволить держать сотню лошадей!

Омар кивнул. Это все выходило за рамки его понимания: сотня лошадей перед одной повозкой.

— В Америке, — продолжал кучер, — производится триста тысяч автомобилей — каждый год. Можешь себе это представить? — Омар молчал — как не мог он себе представить, где находится Америка, так и число «триста тысяч» ничего ему не говорило; ему доставляло уже достаточно трудностей осознать все то, что он видел в настоящий момент.

На площади у вокзала теснились экипажи, между ними — хорошо одетые люди, в основном, европейцы. Египтяне в национальной одежде и служащие в ливреях с тюками, ящиками и чемоданами прокладывали себе путь в толпе, издавая крики, подобные верблюжьим, когда тех бьешь набутом. Если пройти становилось невозможно, слуги брали небольшие палки и били ими тех, кто мешал. Пахло пылью, лошадиным навозом и сладкой выпечкой, которую мальчики пекли в маленьких печках.

Как только повозка остановилась, ее окружила толпа носильщиков, каждый из которых старался заполучить что-либо из багажа, так что на разгрузку много времени не ушло. Затем вышли господа.

— Дорогу профессору из Англии! — кричал кучер, замахиваясь кнутом. — Дорогу профессору Шелли с супругой. — Но ни крики, ни кнут не помогали, так что на то, чтобы вся компания добралась до здания вокзала, потребовалось немало времени.

Вокзал из белого и красного камня был похож на замок. Башенки, эркеры и остроконечные окна с красно-синими стеклами создавали впечатление, что это резиденция паши. «Дорогу профессору Шелли с супругой!» — повторял кучер вновь и вновь, и таким образом Омар узнал имя своего господина, которого раньше ему слышать не приходилось. Повсюду толкались и пихались, и госпожа время от времени вскрикивала: «О боже, о боже!» Там, где толпа сомкнулась еще плотнее, железная решетка отделяла вокзал от перрона, на который пускали только отправлявшихся в путь. Служащие вокзала, одетые в красную с зеленым униформу с золотыми нашивками на груди, сдерживали толпу в узких проходах, пропуская на перрон тех, кто предъявлял билет. Омар впервые в жизни оказался на перроне.

Черное железное чудовище на красных колесах величиной с дом шипело и пускало вокруг себя дым, а иногда из него между путями извергалась струя воды, как между широко расставленными ногами верблюда после водопоя. Устройство издавало металлические звуки, каких Омару раньше не доводилось слышать. За локомотивом и вагоном с углем располагались выгоны с купе первого класса. Господа в светлых костюмах и шляпах с широкими полями и дамы в пестрых платьях беседовали на перроне, пока слуги грузили багаж. Продавцы газет выкрикивали заголовки, продавцы орехов расхваливали свой товар, продавцы лотерейных билетов обещали выигрыши до сотни фунтов.

Омар подобрал полы своей одежды и забрался в купе, которое профессору указал служащий в форме. Носильщики передавали багаж через окно. Это занятие уже не требовало спешки. В Каире, как и во всех прочих городах мира, существует расписание прибытия и отбытия поездов, однако здесь оно использовалось скорее как приблизительное руководство. Поезда отправлялись лишь тогда, когда все пассажиры занимали свои места.

В купе пахло лакированным деревом, бархатом и свежевыкрашенными потолками. Зеркала с серебряными ручками украшали деревянные стены на уровне лица, под окном находился откидывающийся столик; шкаф в углу, при нажатии на него он оказывался вращающейся раковиной; белые занавески контрастировали с ярко-красными подушками.