Самым веселым оказался дрозд, который выделывал бог знает что! Он дразнился. Он дразнил ту синицу, что лениво сидела на ветке. Дрянная была синица, малохольная, и он правильно ее передразнивал, но она — хоть бы хны Я терпел-терпел, да и показал синице кулак; она искоса посмотрела, подумала немножко и улетела; мало ли что может быть в моем кулаке.

— Справедливо! — шепнул мне Валерка-Арифметик. Расселась, как барыня, и важничает. Толстуха!

— Молчать! — зашипел на нас Илюшка Матафонов.

Я засмеялся про себя. Мне просто не верилось, что по извилистой тропинке может пройти какой-то жулик Ленька Пискунов. Такими веселыми были птицы, таким синим и ярким утро, что не верилось в Леньку Пискунова — и в то, что он обворовал ларек, и в то, что он жулик, и в то, что вообще он есть где-то. «Сочинит же!» — подумал я об Илюшке Матафонове и опять про себя засмеялся.

Потом я стал думать про то, почему в наше Забайкалье не прилетают скворцы. В Томск, где живет моя тетка, они прилетают, а в Забайкалье нет, хотя у нас и лето жарче, и солнца больше, и вообще веселее. Я однажды был в гостях у тетки мне очень даже понравились скворцы. Там один скворец был такой чудик, что я его за пять минут научил свистеть.

Я совсем забыл про Леньку Пискунова, но Валерка-Арифметик вдруг тихо ойкнул и схватил меня за голую ногу холодными пальцами. Тут я сразу все вспомнил и стал смотреть на извилистую тропинку.

Ленька Пискунов шел не один: с ним были трое дружков. Тот, что пониже и потолще, назывался Женька, а другой медленный, как пароход — Васька. Третий же совсем недавно стал приходить к Леньке. У него были здоровенные плечи и круглое, как помидор, лицо.

Мы не дышали, когда Ленька с дружками проходили мимо нас. Их хорошо было видно, а слышно еще лучше, и мы так и замерли, когда Ленька Пискунов сказал:

— После обеда пойдем посмотрим, что Илюшка Матафонов со своими гадами делает.

— Они, корешок, притихли! — сказал тот, третий, которого мы мало знали.

Потом уже не было слышно, что они говорили, но зато я услышал какое-то шебаршанье и удар. Я быстро обернулся и увидел, что Илюшка Матафонов лежит на Генке Вдовине, зажимая ему рот рукой, а Генка сучит своими длинными ногами, как комар, если попадет в паутину. Валерка-Арифметик тоже придерживал Генку Вдовина и смотрел на него злыми глазами. Они держали его минут пять, до тех пор, пока шаги Леньки Пискунова и его дружков совсем не затихли. Потом Илюшка с Валеркой отпустили Генку, и Илюшка сказал:

— Смотрите, люди добрые, этот Генка Вдовин хотел сорвать операцию «Икс два нуля!» Судить его! Судить страшным судом!

— Справедливо! — сказал Валерка-Арифметик!

— У меня терпежу нет! — прошептал Генка Вдовин. — Я не могу видеть этого Леньку Пискунова! Я ему пиджак хочу изорвать в клочья!

— Он хотел броситься на Леньку Пискунова, — объяснил Арифметик. — Задрожал и хотел броситься…

— Мы потом обсудим твой гнусный поступок, — заявил Илюшка, — а теперь пошли по следам преступников!

Идти за преступниками по лесу было легче, чем по городу. Там можно прятаться только за углом, а здесь любой кустик годится. Одно плохо — было еще рано и со всех кустов на нас текла прохладная душистая вода, так что мы стали мокрые и тяжелые от сырой одежды.

Сначала Ленька с дружками шли по узкой извилистой тропинке, и мы все ждали, когда они свернут в сторону, но они все шли да шли, так что тропинка стала казаться бесконечной, хотя я-то хорошо знал, где тропинка кончается: на берегу Читинки. Я уже подумал, что у Леньки Пискунова там и спрятаны удочки, но тут наткнулся на спину Генки Вдовина, который остановился как вкопанный.