– Привет, Бобби! – стараясь скрыть охватившее ее смятение, с наигранной веселостью откликнулась первая леди. – Я шла по коридору, а в кабинете мужа слишком настойчиво трезвонил телефон. Я подумала, вдруг что-то важное, заглянула… а это звонил белый телефон, его личный, номер которого знают только члены нашей семьи…

– Что-то случилось? – спросил Роберт, увидев, как на глазах у Жаклин наворачиваются слезы. – Кто звонил?

Жаклин не ответила и отвернулась к приоткрытому окну, из которого доносились веселые детские крики. Роберт глянул на президентский стол, на котором чуть в стороне от полчища телефонных аппаратов черного цвета, словно ворона-альбиноска, выгнанная из стаи, одиноко стоял белый телефон, подошел к Жаклин и тоже, поверх ее плеча, выглянул в окно. На лужайке у Белого дома каталась верхом на пони, заливаясь от смеха, пятилетняя дочка президентской четы – Кэролайн, Джон Кеннеди, поглядывая на нее, возился со своим младшим сынишкой – тоже Джоном Фицджералдом Кеннеди, которому только исполнилось полтора годика, а вокруг счастливого семейства носилась, звонко тявкая, беленькая лохматая дворняжка.

– Какие у вас с Джеком прекрасные дети… – искренне восхитился Роберт и нежно, по-братски, приобнял Жаклин за плечи.

Жаклин обернулась, посмотрела Роберту в глаза, ресницы ее дрогнули, и она, не сдержав переполняющих ее чувств, ткнулась лицом в грудь Роберту и разрыдалась.

– Почему?! Почему она все время звонит ему? – вздрагивая всем телом, всхлипывала Жаклин. – Зачем он дал ей прямой телефон? Как она смеет вмешиваться в нашу жизнь? Эта пустая киношная сучка!

– Жаклин… – пытаясь успокоить, погладил ее по голове Роберт. – Ты же знаешь, Джек…

– Я все, я все знаю! И все понимаю! Я понимаю, что Джек болен, я понимаю, что он вынужден сидеть на всех этих таблетках и уколах, я даже приняла то, что из-за этих «лекарств», хранящихся для него по всей стране в банковских ячейках, ему постоянно нужен секс, я закрыла глаза на бесконечных секретарш, ассистенток и прочих шлюх… Но зачем вмешиваться в мою личную жизнь, в жизнь нашей семьи, в жизнь моих детей?!

– Это звонила Монро? – спросил Роберт.

– Да, – ответила Жаклин, утирая слезы и успокаиваясь. – Сказала, Джек обещал ей развестись со мной и жениться на ней.

Роберт помолчал немного, выдохнул и, осторожно выговаривая слова, произнес:

– Если тебе будет легче, то знай: третьего дня он просто послал ее. Просто послал. Из-за очередной шлюшки, которая ему подвернулась. Неужели ты не понимаешь, что там ничего, кроме секса, нет?

Жаклин поежилась.

– Она слишком много себе позволяет, – появились нотки металла в ее голосе.

– Ладно. Я поговорю с ней, – вздохнул Роберт. – И с Джеком…

– Не надо, Бобби, – взяла его за руку Жаклин. – Я очень люблю Джека. И очень боюсь за него…

– Боишься? – с удивлением посмотрел на нее Роберт.

Жаклин вновь глянула в окно – Джон весело подбрасывал на руках своего сына.

Не отрывая от них глаз, Жаклин стала шептать стихи:

– Что это? – удивленно спросил Роберт, когда Жаклин закончила читать.

– Это… – выдохнула она, – это написал Алан Сигер – сейчас любимое стихотворение Джека…

* * *

– Гав! – президентская дворняжка чуть не тяпнула за палец появившегося на лужайке Холгера Тоффроя, когда тот попытался ее погладить.