– Кем же вы хотите пожертвовать?

– Отработанным материалом, Джеймс, только отработанным!

Энглтон задумался.

– Куликом? – спросил он.

– Мне приятно иметь с вами дело, Джеймс, – кивнул Тоффрой. – Кулик настаивает на завершении своей карьеры, требует выходного пособия и хочет перебраться в Америку на «заслуженную» пенсию.

– Прекрасный выбор, – усмехнулся Энглтон.

– И еще, – продолжил Тоффрой, – я, честно говоря, рад, что вы знаете про все это. Если мы договоримся о дружбе, а я уверен, что договоримся, наш союз будет прочнее, если и вы знаете о «Рокфоре». Знаете и будете молчать, поскольку иначе вам без моей помощи не стать главным победителем шпионов и не занять место Гувера. И, храня молчание, вы все больше будете увязать в нашей дружбе!

– А вы циничны, дорогой генерал… – натянуто улыбнулся Энглтон.

– Как и вы, Джеймс. Такая у нас работа, – тоже улыбнулся Тоффрой и вновь протянул руку Энглтону.

Энглтон секунду помедлил и пожал ее.

* * *

На Монмартре было пустынно. Лишь несколько бородатых художников в импозантных беретах бегали за немногочисленными туристами, уговаривая написать их портреты, да вялые торговцы сувенирами сквозь витрины махали руками прохожим, зазывая их внутрь лавчонок согреться да и прикупить чего-нибудь.

Полюбовавшись белоснежным исполином базилики Сакре-Кёр, Олейников спустился вниз по узенькому переулку и вошел в маленькое уютное кафе.

* * *

Оглядев полупустой зал, Петр уверенно направился к дальнему столику у окна, за которым сидел щеголевато одетый мужчина средних лет, потягивающий ром из стакана с массивным дном и со скучающим видом листающий последний номер журнала «Пари Матч».

– Вы любите музыку? – тихо спросил у него Олейников.

– Что? – недоуменно мотнул головой мужчина, уставившись на Петра.

– Говорят, сейчас в мире… – хитро подмигнул ему Олейников, – очень популярна одна песенка – «Бесаме мучо». Знаете такую?

Недоумение на лице мужчины мгновенно сменилось серьезностью. Он быстро поставил стакан с ромом на стол и накрыл его журналом.

– Здравствуйте! Можете называть меня Генри, – практически не шевеля губами, глухо прошептал Халк (а это был он), подозрительно поглядывая на немногочисленных посетителей кафе, и, привстав, протянул Олейникову руку, но не открыто, не вперед, а как-то исподтишка, чтоб никто и не заметил их рукопожатия.

Но Петр, схватив его за руку, с радостным воплем притянул опешившего визави к себе и заключил его в крепкие объятия.

– Генри, дорогой! Как я рад тебя видеть! Сколько лет мы не виделись?! Как семья? Как дети? – громко причитал Олейников, похлопывая по бокам и спине перепуганного Генри.

Наконец Петр успокоился, и они присели за столик.

– Вы что? С ума сошли? – прошипел Генри. – На нас оборачиваются посетители…

– Так и пусть оборачиваются! – рассмеялся Олейников. – Было б подозрительнее, если бы я тихо сел рядом с вами, обменялся парой фраз и крадучись ушел. А сейчас мы с вами пошумели и начали говорить тише, и смотрите: все уже утратили к нам интерес. Они поняли, что встретились старые приятели, и уверены, что знают, о чем мы ведем беседу: про жизнь, про жен, про детей… Людей интересует ведь только загадка, а когда все ясно – им становится просто неинтересно.