Да, в программу обучения пилотов входит полет при нулевой видимости, а чтобы он был действительно «слепым», без обмана, на фонарь кабины надевается специальный колпак. Да, со временем любой способный пилот отрабатывает свои действия в воздухе до автоматизма, начинает чувствовать скорость печенкой, а высоту — мозжечком. Тем не менее пилот остается человеком и чисто инстинктивно доверяет своим глазам больше, чем показаниям приборов. А ночью — какие тут глаза?
Но как бы ни относился Громов к ночным полетам, тревожный сигнал заставил его вскочить и, застегивая на ходу ремешки подшлемника, побежать к выходу.
— Майор Громов, лейтенант Беленков, готовность номер один, — услышал он уже на бегу.
Следом за Громовым к выходу устремился лейтенант Беленков.
«Если пойдем парой, значит, дело серьезное», — подумал майор.
Через десять минут оба пилота уже сидели пристегнутыми в кабинах своих истребителей. Метеосводка в этот день была не ахти. Облачность — десять баллов. Снег. Полетная видимость — триста метров. Ветер — норд-ост, пятнадцать метров в секунду. Температура воздуха у земли — минус двадцать.
Все эти прелести зимы в Заполярье Громов мог наблюдать через фонарь кабины. Снежные хлопья летели наискось, заслоняя обзор, но полоса была ярко освещена, и майор видел, как в ледяном сумраке медленно движется по ней снегоочиститель — тягач с авиационным двигателем на подвеске, реактивная струя из двигателя бьет под наклоном вниз, в один миг сметая сугробы. К истребителю подбежал, пряча лицо от ветра, кто-то из дежурных механиков, расторопно убрал стремянку и колодки. Снегоочиститель повернулся и ушел с полосы.
«Сейчас начнется», — подумал Громов.
Глядя на светящиеся шкалы приборов, он вспомнил вдруг, как сын Кирюша играл в «F-117», довольно примитивную игрушку для персонального компьютера. Громов не знал схемы расположения приборов в кабине «Найтхока[9]», а потому не мог оценить по достоинству качество имитатора, однако ощущение полета «вслепую» воспроизводилось очень точно: чтобы выиграть в этой игре, все внимание следовало отдавать многочисленным шкалам, и только. Бездушная механика ночного боя.
«Кого бомбишь?» — поинтересовался тогда Константин у сына.
«Мурманск», — ответил Кирюша, нетерпеливо дернув плечом: отец ему явно мешал одним своим присутствием.
«Ну ты и сволочь, — сказал Громов без малейшей, впрочем, угрозы в голосе. — Наших бомбить?»
«А кого мне еще бомбить? — резонно вопросил сын. — Это же F-117. Белый дом они в опциях не предложат».
Громов подивился чудному слову «опция», прозвучавшему из уст шестилетнего ребенка, а про себя решил найти в обязательном порядке для Кирюши игру более патриотической направленности — под названием «МиГ-23», например.
— Двести тридцать первый, запуск! — распорядился дежурный по КДП.
«Всё это игра, — подумал Громов, выводя двигатель „МиГа" на рабочие обороты. — А в опциях у нас сегодня нарушитель».
Еще майор вспомнил, что, как-то разговорившись, Кирюша признался: после выполнения очередного задания он никогда не сажает свой «Найтхок» на аэродром, предпочитает катапультироваться, не долетев милю. На удивленный вопрос отца, почему Кирюша гробит дорогостоящий бомбардировщик, даже если у бомбардировщика этого минимум повреждений, сын безапелляционно заявил, что так проще, а на количестве заработанных очков это не сказывается. «Во-от как? — протянул Громов, немало удивленный странной логикой заокеанской игры. — Если б ты знал, мальчик, что такое катапультирование». |