– В кругу своих почитателей поп Гапон будет вести себя нагло и попробует поднять на вас всех своих людей, – сказал капитан Юрченко. – Его и после Кровавого воскресенья не стали брать, ибо опасались, что это только усугубит беспорядки. Так что не исключено, что, явившись прямо в Собрание без предварительной подготовки, вам с Коброй придется мочить всех, невзирая на лица, а это – то же разрушение Собрания и возможные массовые беспорядки. Первым делом я предлагаю брать его бывшего начальника господина Зубатова, который и сам преизрядно многогрешен. В настоящий момент он пребывает в ссылке во Владимире, а в этом тихом омуте такая мятущаяся полная противоречий душа будет заметна для вас так же, как цыган с медведем на ярмарке.

– Согласна, – сказала Бригитта Бергман, – господин Зубатов для следствия тоже очень интересный персонаж. Насколько я помню азы этой истории, он входит в клику Витте, и в свое время принимал участие в вербовке небезызвестного Азефа-Толстого. А все, что связано с этим персонажем, пахнет даже гаже, чем деревенский сортир.

– Решено, – сказал я, – начинаем операцию с Зубатова. В состав оперативной группы входят: я сам с адъютантами, Кобра, Дима-Колдун, мисс Зул и Бригитта Бергман; находящимся в резерве взводом силовой поддержки из первопризывных амазонок командует Змей. Но это так, на всякий случай. Не думаю, что нам там хоть с кем-нибудь придется воевать. Михаил Александрович, вы с нами или посмотрите спектакль из партера?

– С вами, Сергей Сергеевич, – сказал Михаил. – Это все-таки мой подданный, и я хотел бы быть в курсе происходящего, тем более что этот человек входил в команду Витте.

24 (11) декабря 1904 год Р.Х., день двадцатый, вечер. Владимир, квартира Зубатова.

Надворный советник (подполковник полиции) Зубатов Сергей Васильевич.

Когда взбешенный моим непокорством фон Плеве с треском выпер меня со службы и упек во владимирские тьмутаракани, я дал себе слово никогда более не участвовать ни в какой политической деятельности. Все мои устремления поставить рабочее движение в легальные конструктивные рамки, ограничив его борьбой за экономические интересы трудящихся, были грубо растоптаны этим министром-держимордой, знавшим только один метод – «держать и не пущать». Моего решения не изменила даже смерть Плеве, взорванного эсеровскими бомбистами, и, как ни звали меня обратно на службу новый министр внутренних дел Святополк-Мирский и сам Сергей Юльевич Витте, я давал им твердый отказ. А причина моей неуступчивости была в том, что, когда Плеве изгонял меня со службы и разрушал выпестованную мной систему легальных организаций, никто из так моих высоких «покровителей» не счел возможным вступиться за меня перед государем.

Война с Японией, начавшаяся вскоре после моей опалы, подтвердила правильность моих суждений. Россия терпела неудачи не из-за какого-то особенного могущества врага, а в силу своей внутренней слабости, особенно в высших эшелонах власти. Когда решения принимают тупоголовые кретины вроде фон Плеве, ничего, кроме поражений, ждать не стоит. Русские корабли гибли, армия отступала под натиском врага, и общество, первоначально всколыхнувшееся в патриотическом подъеме, все больше предавалось пессимизму. Вот уже и героический Порт-Артур висел на волоске: враг подошел к нему вплотную и бомбардировал город и порт из тяжелых осадных орудий. Еще немного, еще чуть-чуть – и русская твердыня на Квантунском полуострове падет, а остатки Тихоокеанской эскадры окажутся полностью уничтоженными.

А потом пришло время внезапных побед. Только это были не наши победы.