Но пока — Москва и московские дела.

После долгой дороги расслабиться в жарко натопленной бане, сидя с кружкой пенного, это не просто удовольствие, это настоящее блаженство. Смыть с себя застарелый пот и дорожную грязь, подышать паром, прогреваясь до самых косточек после долгого зимнего путешествия. Я даже представил, что мне пришлось бы ехать сразу в Кремль, благоухая конским потом. Да мне самому стыдно стало бы.

Рана моя затянулась, оставив после себя уродливый шрам как напоминание о том, что никогда не стоит поворачиваться к недобитому врагу спиной. Даже если ты думаешь, что бой окончен.

Следующим утром я облачился в доспех, подаренный мне государем, взял сумку с письмами, и поехал к Кремлю, чистый, свежий и ухоженный. В Кремле меня знали, если не в лицо, то понаслышке точно, я успел и примелькаться, и стать фигурантом самых разных слухов.

Мне повезло, царь оказался в Москве, а не в очередном путешествии. Так что я прошёл в царские палаты, через рынду попросил доложить о моём прибытии постельничьему Вешнякову, а тот уже должен был доложить самому Иоанну.

В том, что государь меня примет, я даже не сомневался, после того, как я помог вывести на чистую воду одного из отравителей царицы, он бы меня выслушал, даже если бы я открыл дверь в его покои пинком. Но дёргать тигра за усы лишний раз не стоит, поэтому я держался традиции и терпеливо ждал, когда Иоанн Васильевич соизволит уделить мне немного своего драгоценного времени.

Ждать пришлось около часа, и я это всё время просидел, перечитывая письма Курбского и Жигимонта. Чужую переписку вообще очень занимательно читать, порой узнаёшь человека совсем с другой стороны.

— Никита Степанов сын? — окликнул меня боярин Вешняков, знакомый уже по Можайску.

— Он самый, здравия желаю, Игнатий Михайлович, — поднялся я, убирая письма обратно в сумку. — Как государь? Как Настасья Романовна?

— Слава Богу, — перекрестился Вешняков. — Поправилась государыня. Иоанн Васильевич в делах весь, так что желательно бы тебе поскорее… Что у тебя, челобитная?

— Нет, не челобитная, — усмехнулся я.

Стало даже интересно, как царь отреагирует на измену одного из своих ближников. Князь Курбский был одним из его доверенных лиц, не единожды награждённым и обласканным. Точно как кавалер ордена Андрея Первозванного, гетман Войска Запорожского и один из ближайших сподвижников Петра, Иван Степанович Мазепа, ещё один известный предатель.

Принял меня государь в малом кабинете, оторвавшись от чтения какой-то книги. Взгляд его был спокоен.

Я поклонился, произнёс положенную здравицу.

— Быстро ты отвоевался, сотник, — усмехнулся Иоанн Васильевич. — Нешто передумал? Сам же в Ливонию рвался, разве нет?

— Гонцом я ныне выступаю, от князя Ивана Мстиславского, воеводы твоего, — произнёс я.

— Курбского же я назначил ратью командовать, — нахмурился Иоанн.

— О том и хотел я поведать, государь, — сказал я. — Изменником князь Курбский оказался.

— Чего⁈ — воскликнул царь.

Я молча протянул ему пачку писем. Иоанн выхватил их из моей руки, положил на пюпитр прямо поверх книги, начал читать одно за другим, поминутно меняясь в лице.

— Стервец… Ох, стервец… — бормотал он. — И где он⁈ Убёг? Поймали?

— Преставился, — коротко ответил я.

У Иоанна сверкнули глаза, он весь кипел от гнева, искрился, как оголённый провод. Не влезай, убьёт.

— Жигимонту продался… И ради чего? За какие грехи мне это… — тихо произнёс царь.

Я молча ждал, когда он закончит чтение.