Гроза продолжалась не менее двух часов. Гром ухал то чуть дальше, то ближе, то прямо над головами путников, молнии вспыхивали ломаными зигзагами, казалось, норовя ударить именно в то место, где находились люди, но всякий раз попадая мимо.

– Ты сейчас молишься своему Богу? – спросил Крайк, когда очередной раскат смолк.

– Молюсь, – кивнул Дитрих. – Так как то спокойнее. В моей жизни уже бывали такие грозы, в таких же безлюдных местах, но тогда у меня ещё не было моего Бога, и, знаешь, было страшновато.

– А сейчас?

– Сейчас нет.

Бритт дождался новой вспышки, чтобы пристально посмотреть в лицо товарищу, стоявшему с ним плечо в плечо. Нет, Зеленоглазый не лукавит – ему действительно не страшно.

– Как зовут твоего Бога?

– Иисус. Иисус Христос.

– И Он действительно умер и воскрес? Ты в это веришь?

Дитрих засмеялся:

– Как же можно не верить в то, что видели очень многие люди? Но я даже и не потому в Него верю.

– Почему же?

– Потому что один раз в жизни видел, как в Лугдуне  на арену цирка выпустили волков, их было шестнадцать. А потом выгнали туда же людей, это были двое мужчин, четверо женщин, три девчонки лет по десять двенадцать и двое совсем маленьких детишек, мальчиков лет пяти и лет трёх. Уж не помню, какое там бредовое обвинение против них выдвинули – это было одно из последних крупных нападений власти на христиан. Я тогда просто не мог себе поверить: звери рычали, бросались на людей, а те просто стояли и молились. Впрочем, один из мужчин попытался защитить женщину и ребёнка: он голыми руками свернул шею волку, но два других загрызли его.

– И ты просто смотрел?! – ахнул Крайк.

– Я?! – Новая вспышка, и бритт увидел две зелёные молнии в глазах своего спутника. – Как бы не так! Я решил, что публике будет ещё интереснее, если представление затянется. Прыгнул на арену и устроил свою охоту на волков. У меня был меч, но я оставил его на скамье – с мечом меня бы оттуда быстро выдворили, и потом в такой охоте нож даже надёжнее. К счастью, на мне не было ни доспехов воина, ни только что полученных знаков отличия центуриона – в тот день я отдыхал от службы. Зрители просто выли – такой был восторг!

– Ты уложил всех пятнадцать волков? – В голосе Крайка не было недоверия, он видел охоту Зеленоглазого на кабана и знал – полтора десятка волков не страшнее матерого секача.

– Уложил я десятерых, остальные, рыча и огрызаясь, кинулись к выходу с арены, и их заколола стража, которой не велено было выпускать ни зверей, ни людей. Из осуждённых уцелели трое женщин, две девочки и оба малыша. И я завершил представление, как того требует обычай: встал в позу победителя, поставив ногу на убитого волка, левой рукой указывая на женщин и детей, а правую подняв к трибунам. «Пощады!»

– И что же трибуны? – Голос Крайка задрожал от напряжения.

– О, трибуны разразились аплодисментами, и почти все сидевшие на них люди подняли большой палец вверх. Неожиданности зрители любят больше всего!

– И ты после этого не пострадал?

Зеленоглазый засмеялся. В это время громыхнуло прямо над ними, лошади вновь захрапели, попытались стать на дыбы. Тевтон легко осадил Хастига, что до Квито, то гнедой уже устал бояться – он легко подчинился хозяину и даже прянул к нему, будто ища защиты.

– Как это, не пострадал? – удивился Дитрих. – Ещё как пострадал! Когда рассветёт, покажу тебе следы от волчьих клыков на моём левом предплечье и на правой ноге, выше колена. Небольшой шрам остался ещё на одном месте, но такое место показывать не принято. Разве только пойдём в баню.