– Галльские скаковые, видимо, скрещённые с южной британской породой! – прошептал Дитрих, во все глаза разглядывая упряжки, одна за другой выносившиеся на площадь. – Вот это сила, вот это пропорции тела! А ноги то, ноги! Да, стоит запереться в отрезанной от всего мира долине, чтобы научиться выращивать таких скакунов!

– О девушке ты с таким восхищением не говорил! – отметила Риона.

– Она же не лошадь, чтобы вслух обсуждать её ноги, грудь и всё остальное, – не смутился Зеленоглазый. – Нет, в самом деле, отменные скакуны. А где упряжка вождя и где священные скакуны друидов? Пока мы продирались сквозь толпу, о них только и шептались.

– Вон они! – Риона указала глазами на две колесницы, последними выкатившие на площадь. – Легко различить: кони Паандрикора серые, даже серебром отливают – очень редкая масть. А в табунах святилища выращивают только чёрных лошадей.

– Ну да, – кивнул Дитрих. – Чтобы плащи для них не шить. А кого ещё выращивают ваши друиды? Медведей? Волков? А крокодилов не выращивают? Видел я их. Замечательная зверюга! Кого угодно в чём угодно убедит, едва только пасть раскроет. У жрецов ведь как раз такие методы убеждения?

– Тихо ты! – не без испуга шепнул Крайк. – Или на латынь перейди, что ли...

– Чтобы была возможность врыть посреди площади восьмой столб? – поинтересовался Зеленоглазый. – Обойдутся без меня! Как, впрочем, и безо всех остальных.

Но последнюю фразу он произнёс едва слышно, так что в рокоте толпы Крайк скорее угадал, чем расслышал слова друга.

Всего на площадь выкатили двадцать пять колесниц, все, как одна, нарядно разрисованные: у кого в синий и алый цвета, у кого – в красно коричневый, у кого то – в белый с чёрным. Две повозки выделялись ярко жёлтыми бортами, у одной края были обиты медными бляшками. Упряжь коней украшали перья, тоже пестро раскрашенные, как на боевых копьях.

Колесница Паандрикора была белой, как молоко, по бортам и передку её украшали серебряные бляшки, такие же, только совсем мелкие, сверкали на конской упряжи. Орлиные перья, трепетавшие над головами серебристых коней, были отличительным знаком вождя.

Священная повозка друидов была тёмно синей. Широкие чёрные полосы косо пересекали её борта, а на заострённом передке сверкал серебряный полумесяц. Такие же полумесяцы украшали головы вороных коней, роскошные гривы которых, как и хвосты, были заплетены в сотни мелких косичек.

Рокот барабанов смолк. Зато к звуку одного рога присоединились ещё несколько. Колесницы поравнялись друг с другом и стали в одну линию, заняв довольно широкое пространство.

Увлечённые этим зрелищем, люди на площади сразу не заметили, как их вождь спустился с лестницы, снял и передал воину свой клыкастый белый шлем, скинул плащ и остался в одной короткой клетчатой юбке.

На его куда более светлой, чем у остальных горностаев, коже ярко выделялись узоры татуировки. Густая волна тёмных волос была подхвачена широким ремнём, завязанным узлом на затылке.

Паандрикор принял поводья у воина, который вывел его колесницу на площадь, и легко вскочил в неё, сразу став заметнее всех, ибо был на голову всех выше.

– Неразумно! – прошептал Дитрих. – Он много тяжелее большинства возниц.

– Ну, не в пять же раз! Разве для лошадей это так важно? – удивился Крайк.

– В гонке, когда кони выдыхаются, когда идут из последних сил, важна и тяжесть колесницы, и тяжесть возницы, – ответил Зеленоглазый. – Тогда надо было саму повозку сделать легче, но она такая же, как остальные. Да ещё вон серебра на неё наколотили. Кстати, если оценивать коней, то я бы сказал, что и серые, и чёрные лучше всех остальных. Но серые в рывке, пожалуй, посильнее. Зато не выносливее ли чёрные в долговременной гонке? Сколько кругов они пройдут, а, Риона?

– Обычно проходят сорок.