|
- Пражский? - осведомился зэк, приглядываясь к угощению. Карлик невесело рассмеялся: - Увы, пражский. В хорошие времена я бы сам приготовил, да такой, что сам шеф- повар "Берлина" позавидовал бы... А это - прислали. Не забывают... Они принялись за торт. Виталий Дмитриевич ел жадно, кусок за куском. У Сергея почти не было аппетита, да и Сорок Третий явно не был поклонником сладостей. Было ясно, что он пригласил сюда Пустельгу совсем не за этим. - Что ж вы не едите? - карлик откинулся на стул и вздохнул. - Знаю! Вы, любезный Юрий Петрович, просто уговорили нашего новенького навестить меня. Так сказать, повысить мне настроение. Ну, спасибо... Пустельга удивился - оказывается Сорок Третьего звали Юрием Петровичем! Здесь зэк не скрывал своего имени. Итак, Юрий Петрович Сорок Третий... - Юрий Петрович наверно успел рассказать вам, - Тридцать Первый повернулся к Сергею. - Здесь все считают, что лишился ума, после того, как меня бросила супруга... Зэк еле заметно кивнул, но Сергей предпочел отделаться неопределенным угуканьем. Карлик вздохнул. - Смешно, правда? Старик, похожий на какое-то чучело... Но ведь я все еще не разучился думать! Почему? Не могу понять... Он заговорил быстро, так, что Пустельга еле различал отдельные слова: Тридцать лет, тридцать лет мы жили вместе, ни разу по-настоящему не ссорились. Что же могло случиться? Почему она меня бросила? Может, я чем-то ее обидел? Но чем? Даже если так, почему она ни разу не навестила меня, не написала? Я ведь действительно болен! Почему? Они не говорят мне, не хотят волновать. Но я не могу. Я должен узнать... Сергей постарался незаметно отвернуться. Виталий Дмитриевич тоже не мог вспомнить прошлое, как Сорок Третий, как и он сам. Что сделали с этим безобидным человеком? Или это просто защитная реакция психики, спасающая от самого страшного? Речь Тридцать Первого стала совсем тихой, неразличимой. Наконец он затих, глаза закрылись, и он недвижно застыл, прижавшись к спинке стула. Зэк чуть заметно дернул щекой и достал папиросы. - Курите, Сорок Первый! Ну его все к черту, никак не привыкну... Курите, потом проветрим. Сейчас он очнется... Действительно, не прошло и двух минут, как Виталий Дмитриевич открыл глаза. - А? - дернулся он, но тут же успокоился. - Кажется, я опять... Извините, товарищи... Юрий Петрович, вы говорили вчера, что наш новенький... - Да, он, кажется, по вашей части... Карлик вскочил со стула. Пустельга тоже встал, но решительный жест маленькой ручки остановил его: - Сидите, сидите, Сергей Павлович. Я быстро. Надеюсь, Юрий Петрович все же ошибся. Если ваши с ним случаи сходны, то волноваться нечего. Сама по себе амнезия конечно, малоприятна... Не прекращая говорить, Виталий Дмитриевич осторожно взял Сергея за руку, пощупал пульс и замер. Затем сморщенное лицо дернулось, Тридцать Первый проговорил нечто вроде: "Ох ты!" - и легким движением прикоснулся сначала ко лбу, а затем к шее Сергея - там, где проходила артерия. - Сергей Петрович... любезнейший... если можно, к свету. Я должен осмотреть глазное яблоко... Осмотр на этот раз длился долго. Карлик хмурился, вздыхал, а затем кивнул на стул: - Садитесь... Рассказывайте, и поподробнее... Слушал он внимательно, время от времени кивая. Затем вздохнул и покрутил головой: - Несколько вопросов, если можно. Только не обижайтесь... - Ни в коем случае, - Пустельга тут же вспомнил психиатра. - У вас, как я понял, очень плохой аппетит, предпочитаете все жидкое и, желательно, теплое. Так? Сергей кивнул. Сейчас должен последовать вопрос о бифштексах. |
