Ложь никогда не сорвется с моего языка, и потому Конесо должен мне верить, когда я говорю, что все мы пришли сюда с чистым? сердцем, как братья к братьям, а союз, заключенный с варраулами, не направлен против верховного вождя…
– Тогда зачем вы его заключали? – огрызнулся опять Конесо.
– Разве тебе не известно, какая угроза нависла над нами с юга? Разве в прошлую сухую пору не пропал без вести отряд араваков? – напомнил я.
И Конесо, и все собравшиеся хорошо знали о планах акавоев, и потому слова мои были встречены шепотом одобрения.
– Варраулы живут не только на Ориноко, – продолжал я, – их селения есть и далеко на юге. Они немало натерпелись горя от акавоев. Они знают, что мы хорошо вооружены, знают о наших победах и хотят с нами мира. Разве это плохо?
– Почему они пришли не ко мне, а к вам? – не успокаивался Конесо.
– Мы плыли мимо их селений. А союз касается всех араваков, живущих на Итамаке, мы только посланцы и сообщаем об этом союзе с варраулами тебе, Конесо…
Но даже такое объяснение не удовлетворило задетое самолюбие верховного вождя.
– А зачем вы создали новый род? – гневно воскликнул он. – Хотите вбить клин в наше племя, внести раздор…
– Нет, – живо возразил я. – Люди, пережившие тяжкое рабство, многие несчастья и беды, вместе добывшие себе свободу, эти люди хотят и дальше жить вместе, одной семьей, единым родом, и притом служить всему племени. Разве можно их за это судить?
– У вас большие богатства! – не унимался Конесо. – Вы всех переманите в свой род! Создадите свое племя! Вы угрожаете…
ШАМАН КАРАПАНА
– Перестань лаять, Конесо! – раздался скрипучий старческий голос. Голос чуть слышный, невыразительный, но какое он произвел впечатление! Конесо не только умолк, но как бы сразу скис. Это вмешался Карапана – шаман. После его слов наступила мертвая тишина.
– Перестань! – повторил Карапана. – Ты, Конесо, лаешь, как глупый пес!
Конесо и впрямь умолк, словно побитая собака. Похотливые его глазки смотрели так обалдело, что нетрудно было понять – от изумления он сразу растерял все свои мысли. Он открывал рот, хотел что‑то сказать, казалось, даже возразить, но Карапана не дал ему опомниться и продолжал:
– Это наши братья! Приветствуйте их!
– Да, мы ваши братья! – подхватил я обрадованно.
– Подайте им руки! – живо подбодрил шаман старейшин. – Это обычай белых, но они долго жили среди белых! Не пожалей руки, Конесо, и ты, Пирокай, и вы все!..
Враждебная атмосфера сразу разрядилась, будто по мановению волшебной палочки. Здравый смысл и сердечность восторжествовали. Старейшины приблизились к нам, протягивали руки, расточали улыбки – выражали гостеприимство. Остальные индейцы, стоявшие в стороне и огорченные поначалу враждебностью старейшин, теперь бурно ликовали.
Один лишь Карапана, главный вдохновитель наступившего мира и согласия, не принимал участия в этом всеобщем ликовании. Он по‑прежнему сидел на табурете, исполненный старческого достоинства, курил трубку, проницательно поглядывая из‑за клубов дыма, и молчал.
– Варраулам вы привезли подарки, а нам? – воскликнул кто‑то из старейшин.
– Привезли и вам! – с готовностью ответил Манаури.
– Я хочу шпагу! – крикнул Фуюди.
– И я хочу шпагу! – поспешил за ним Пирокай.
– И я!.. И я!.. – послышалось со всех сторон.
Видно, испанские шпаги со времени нашей бытности у варраулов вошли в моду на берегах Ориноко. |