– За что?

– За все. А когда заживет рана?

– Еще не скоро, о, очень не скоро. Левая рука твоя много дней будет слабой…

– Ты, наверно, рада?

– Рада? – удивилась она. – Чему?

Но тут же, чем‑то крайне изумленная, она отступила на шаг и посмотрела на меня с таким удивлением, словно видела в первый раз.

– О‑ей! – воскликнул я, рассмеявшись. – Ты что, не узнаешь меня?

– Нет! – ответила она резко.

– Это я. Белый Ягуар! – продолжал я шутливо.

– Еще в лесу я заметила, – растерянно пробормотала она, словно говоря сама с собой и не обращая внимания на мой игривый тон, – что ты говоришь по‑нашему! Как это?

– Научился.

– Когда, как? – Она не могла опомниться от удивления.

– А вот слушал, как говорят Арнак, Вагура, Манаури, ты, и научился понемногу, – рассмеялся я беззвучно. – Только прошу тебя, никому не говори, что я знаю ваш язык. Пусть это останется между нами…

– Хорошо.

ВОДА В КУВШИНЕ

Мной снова стала овладевать такая слабость, что веки склеивались сами собой, а мысли расплывались. Ласана продолжала еще что‑то говорить, но это уже не доходило до меня; я заснул воистину мертвым сном. Меня мучили кошмарные видения, какие‑то чудовищные драконы, резня и яростные ссоры, нескончаемые и крикливые. Наконец настойчивый шум проник сквозь сонную одурь, и я стал просыпаться.

Снаружи доносились звуки какого‑то спора – на этот раз реального.

Я мгновенно пришел в себя, узнав голоса спорящих: Ласаны, Конесо и Карапаны. Ласана преграждала им вход в мою хижину.

– Нельзя! – стояла она на своем решительно и твердо. – Манаури запретил пускать!..

– Запретил пускать меня, верховного вождя?

– Всех! Никому нельзя!

– Отойди, собака, – зашипел Конесо, – или я раскрою тебе череп! Мы только посмотрим его и поможем ему!

Ласана поняла, что ей одной не справиться с пришельцами, а все мужчины нашего рода были еще в лесу.

– Хорошо! – согласилась она после минутного колебания. – Но оружие сложите перед хижиной! С оружием не пущу!

– Пусть будет так! – уступил вождь. – Бешеная!

– Собака! – буркнул колдун.

Было уже совсем светло, солнце встало не меньше часа назад. В хижине царил прозрачный полумрак, хотя вход и завешивала шкура. Едва заслышав голоса, я быстро схватил пистолет, взвел курок и сунул оружие под циновку, которой был накрыт, держа палец на спусковом крючке.

Первыми вошли мужчины, за ними Ласана. Вход остался открытым, благодаря чему в хижине стало светлее. Все подошли к моему ложу. Ласана встала сбоку, следя за малейшим движением пришельцев.

Я лежал на спине, с чуть приподнятой головой. Глаза неподвижно и безжизненно устремлены в угол крыши прямо надо мной и полуприкрыты – как обычно у человека парализованного. Краем глаза я едва различал фигуры вошедших.

Довольно долго они молча всматривались в меня, потом Карапана наклонил голову до уровня моих глаз и в упор уставился в них напряженным взглядом. Всматривался он долго, так долго, что я весь оцепенел от напряжения, боясь выдать себя неосторожным движением. Я видел, как на худой шее шамана вверх‑вниз прыгает кадык.

– Скрутило его как следует! – вполголоса возвестил наконец Карапана, скорчив довольную мину. – Лежит полумертвый.

– Умрет? – спросил Конесо.

– Должен, должен.

– Когда?

– Не знаю.