– Ему ничто теперь не поможет! – хихикал Арасибо, и лицо его пылало ненавистью и злобной радостью. – Добрались мы до него, Белый Ягуар, добрались! И теперь не выпустим!

– Разве это от нас зависит? – усомнился я.

– От глаза ягуара зависит! – воскликнул он торжествующе. – Глаз его не выпустит.

– А может, он вырвется?

– Не вырвется! Будет теперь метаться до потери сознания, свалится как дохлая собака, опять вскочит, снова будет метаться, опять свалится без сил, и так до конца…

– Умрет?

– Умрет. Потеряет разум, потом у него лопнет сердце, и он умрет…

Арасибо, жаждавший отмщения за нанесенные некогда ему обиды, буквально упивался муками поверженного врага, но многие члены нашего рода не разделяли его настроений. У них цепенели сердца от ужаса, вселяемого Карапаной, и от страха, что шаман, пусть он даже потом и погибнет, в своем безумстве может натворить много страшных бед. Бешеная собака и та опасна, а безумный шаман?! Они боялись, Арасибо – нет; он торжествовал.

– Мы добрались до него! – скрипел он зубами. – Череп убьет его!

Мать Ласаны, завидя меня на поляне, прибежала и, сердито отчитав, загнала в постель. После нескольких часов отдыха я все‑таки не выдержал и под вечер опять встал. Чувствовал я себя почти здоровым.

Издали, из‑за леса, со стороны Серимы, неустанно доносился глухой рокот бубна. Мы втроем – Арнак, Арасибо и я – отправились на разведку. Поскольку оправился я еще не совсем, шли не торопясь. Я прихватил подзорную трубу, остальные – ружья.

Миновав лес, отделявший наши хижины от Серимы, мы остановились на опушке, укрывшись от глаз жителей селения. Хижина Карапаны стояла в стороне справа, недалеко от леса. На удалении примерно в триста шагов она была перед нами как на ладони.

Карапану мы увидели сразу. Он бегал вокруг хижины, приплясывая, а вернее, шатаясь, словно пьяный. При этом он выкрикивал дикие заклинания, сзывал духов мщения, в припадках безумного бешенства топал ногами и размахивал руками, потрясая двумя мараками, глухой рокот которых несся от леса по реке. Рядом сидел на земле его подручный и отбивал такт на бубне.

Как же его проняло! Вот уже более суток он так неистовствовал без сна и отдыха – вероятно, принял какое‑то сильное возбуждающее средство. Он извергал ужасающие заклятья, но было видно, что сам оказался жертвой еще более сильного заклинания, попался в невидимые сети и теперь мечется, как дикий зверь на цепи. Удастся ли ему сорваться с привязи?

– Умрет! – как‑то странно забулькал от радости Арасибо. – Сойдет с ума!

Потрясающее это зрелище вызывало омерзение, но в то же время доставляло и какое‑то удовлетворение: вот судьба вершит суровый акт справедливости. Происходит нечто таинственное, ужасное, но, как бы то ни было, в одном мы были уверены: Карапана попал в западню, из которой, вероятно, уже не выберется. Ему не миновать своей судьбы.

– Народ говорит, что он может совсем обезуметь и натворить много бед,

– заметил я.

– Может, – подтвердил Арнак.

– Не успеет! Раньше сдохнет! – вскипел Арасибо.

Небывалое возбуждение Арасибо отнюдь не притупило его бдительности. Видя, сколь пагубное действие оказал на колдуна череп ягуара, он охранял его как зеницу ока, а на ночь прятал в только ему известном укрытии.

А Карапана меж тем не шел к своей гибели неминуемым путем, как утверждал Арасибо и верили мы. Должно быть, шаман сумел побороть свое бешенство, Он не кружил больше в безумстве вокруг хижины, а сухой треск мараки вскоре стих, и лишь бубен продолжал ворчать. Но бил в него не шаман, а его юный ученик.

– А сам он лежит в хижине, прощается с жизнью! – успокаивал себя Арасибо.