— Там же, где вы наглости набрались, Гольдберг?

— Ой, да какая там наглость, я вас умоляю. Не, в прошлую… и позапозапрошлую встречу таки у нас были небольшие сложности. Но это же не повод… вообще ни к чему не повод. А вы тут расселись, наставили на меня ржавый "манлихер"… — Микаэль «Мика» он же "Ребе" перехватил винтовку за ствол и принялся лязгать затвором, — к слову, из какого музея сперли и почём отдаете? Или может вам нужны к нему патроны, чтобы смелее было целить, когда навстречу пойдет кто-то кроме бедного еврея? Так я могу продать…

Патроны к "манлихерам" у нас были, просто я не стал заряжать — на пулю в голову "Ребе" действительно не наработал. Максимум — ляжку ему прострелить, чтобы неповадно было, но поле было заставлено плотно, да и дома как раз в той стороне…

— Гольдберг, — устало вздохнул я, — уж в чем, а в вашей способности продать хоть родную мать я не сомневаюсь ни секунды…

— Давайте таки не будем беспокоить мою покойную маму, мир её праху, хорошая была женщина, хоть и немного таки-да легкомысленная. — "манлихер" в руках у Микаэля словно сам по себе сменился на "испанский маузер".

— Между прочим, у меня до вас вполне серьезное деловое предложение, даже три. Не до вас лично, а до главного вашей шайки.

— Мы уже знаем, как вы любите говорить, «за ваши предложения», Мика. И в прошлую встречу и в позапозапрошлую тоже.

— А вы все же послушайте, — Гольдберг, подвернув пальто, осторожно сел на соседний ящик. — Во-первых, я готов-таки скупить весь ваш хлам, чтобы вам не пришлось тащить его в Испанию…

Должно быть, в этот момент очень смешной вид стал уже у меня. Нет, конечно, что знают двое — знает и свинья, но так быстро?!

Мика заржал.

— Вы так смотрите, Мартин, словно увидели, как покойный Эрик Гудини таки исполнил свой лучший трюк и воскрес. Узбагойтесь, я не читал ваши мысли. Просто стоял рядом, когда этот шлимазл Шоффар сказал девушке за конторкой, что прилетел на вашей «Доброй тете». У красотки Мегган, чтоб вы знали, четвертый размер и когда она печатает… короче, я немного знаю за этого Шоффара, он светится в делах одной французской конторки, в основном по Испании и Африке. Я подумал и таки поставил на испанцев и теперь вижу, шо угадал. Привыкайте… наш мирок маленький, все про всех знаю. Кстати, — посерьезнел Гольдберг, — мои соболезнования по поводу истории с Мастером.

— И это уже знаете…

— Слухи разошлись, да. Говорю же, мирок маленький. И Мартин, таки поймите меня правильно… мы с вашим шефом не были большие друзья, хотя кое-какие гешефты случались. Но мы, независимые торговцы… ой, не надо кривить такую рожу, понятно, что у всех нас есть всякие нужные люди и их маленькие просьбы, которым так сложно сказать «пошёл нахрен!». Но вы не пашете на Коминтерн от заката до рассвета, не разгибаясь, пан Збышек в гробу видел офензиву и так далее. С вашим шефом сыграли грязно, так даже Фельтенс и Даугс не работают. А уж эти два поца, поверьте мне, знают за грязные делишки.

— Верю. Вы же с ними работали…

— Ой, да какая там работа! — Мика всплеснул руками, — Так, обстряпали пару дел, больше шума, чем денег. Мартин, — Гольдберг подсел ближе, перейдя на доверительный тон, — поверьте, я действительно вам сочувствую… и готов дать хорошую цену за этот ваш ржавый хлам.