Изменить размер шрифта - +
  И  хотя
мартовские  пассаты  дули в дворцовые окна испокон веку, все стали говорить,
что, мол, это ветры спокойствия и  мира,  мой  генерал;  даже  шум  в  ушах,
который  досаждал  ему  много  лет,  превратился в голос мира и спокойствия,
личный врач так и сказал ему: "Это мир и спокойствие звучат  в  ваших  ушах,
мой  генерал!"  Все  сущее на земле и на небе знаменовало мир и спокойствие,
всеобщее благоденствие -- с того самого дня, как он восстал из мертвых, и он
верил в это, верил, что наступила  тишь,  гладь  и  божья  благодать,  верил
настолько,  что  в  декабре  снова  посетил дом на скалах, чтобы насладиться
несчастьем бывших диктаторов, образующих в этом доме тоскливое  братство,  а
те прерывали партию в домино, чтобы в который раз показать ему на костяшках:
"Я   был,  допустим,  дубль-шесть,  а  твердолобые  консерваторы,  допустим,
дубль-три, но я не учел закулисной сделки попов и масонов". И  была  же  ему
охота  болтать  об  этом,  старому  хрычу,  позабыв о стынущем супе! А затем
другой старый хрыч принимался объяснять, что, например, эта вот сахарница --
президентский дворец, а вражеское орудие при попутном ветре посылало  снаряд
на  расстояние  в четыреста метров, что, не будь попутного ветра, снаряды не
достигли бы президентского дворца. "И если вы  нынче  видите  меня  в  таком
положении,   то  виной  тому  какие-то  восемьдесят  с  чем-то  сантиметров.
Невезуха!" Но даже самые упорные были  сломлены  слишком  долгим  изгнанием,
теряли  всякую  надежду,  жили тем, что, завидев на горизонте корабли своего
отечества, которые они узнавали по цвету дыма и  гудкам  проржавевших  труб,
спускались  в  порт  и  под  моросящим  дождем  искали выброшенные моряками,
использованные на завертку жратвы газеты, вытаскивали их из мусорных  ящиков
и прочитывали от корки до корки не только слева направо, но и справа налево,
пытаясь  прогнозировать  политическое  развитие в своих странах на основании
сообщений о том, кто там, на родине, женился, кто помер, кто кого  пригласил
и  кто  кого  не пригласил на вечер по случаю дня рождения; каждый ждал, что
его судьбу изменит направление какой-нибудь грозной тучи, которая, даст Бог,
обрушится на его страну опустошительным ураганом, и тот снесет все  дамбы  и
плотины,  в  результате  чего  реки ринутся на поля и погубят урожай, жилища
будут  разрушены,  начнется  голод,  чума,  вымирание,  и  людям  ничего  не
останется,  как  призвать на помощь того, кого они изгнали, чтобы он спас их
от последствий катастрофы и от анархии, "Так  оно  и  будет,  вот  увидите!"
Однако  в  ожидании  этого  великого  часа  приходилось  отзывать в сторонку
кого-либо из самых молодых обитателей приюта  и  просить  тихонько:  "Будьте
любезны,  вденьте  мне  нитку  в иголку, -- я должен заштопать брюки... я не
могу  их  выбросить,  они  дороги  мне  как  память...  это   моя   духовная
ценность..." Приходилось тайком от других заниматься постирушками, незаметно
подбирать использованные бритвенные лезвия, которыми поначалу разбрасывались
новички  приюта,  обедать  в одиночестве, запершись на ключ в своей комнате,
чтобы  скрыть  беззубую  немощь,  чтобы  не  обнаружить  публично   признаки
старческого  маразма,  свидетельство  внезапного  старческого  недержания --
позорно замаранные штаны.
Быстрый переход