Проволочные фигуры в его руках сцепились в удивительно красивый узорчатый гребень.
– Значит, – уточнил я, – прочность луночки рассчитана на пять тысяч атмосфер, а прочность колец – только на пятьсот…
– Именно… – Григорьев отодвинул от себя свою работу. – Кольца в каких‑то условиях должны разлетаться, а луночка обязана устоять.
– Устоять? Но перед чем, если эта вся конструкция выносилась в вакуум и становилась практически невесомой?
– А тут, – осторожно начал Топанов, – не предполагался ли взрыв?
– При чем здесь взрыв? – спросил Григорьев.
– Да, да, какой‑то взрыв, – уже уверенней продолжал Топанов. – Вот возьмите артиллерийский снаряд; его оболочка должна разорваться только при достижении определенного значения внутреннего давления, не раньше и не позже…
– Смотрите! – вырвалось у меня. – Каждая луночка сегмента точно подходит к луночке другого сегмента!
– Ну, это мы заметили! – раздалось вокруг. – Да что из того?
– А из этого выходит, что там, где две соединились, там может присоединиться и третья фигура и четвертая… Вот давайте!
Я взял из рук Топанова фигурку и присоединил ее к двум моим. Луночки были так пришлифованы, что разнять их можно было, только приложив некоторое усилие. Одна за другой соединялись фигурки друг с другом. Теперь уже ясно было видно, что соединенные вместе «скибки» образуют почти точную сферу. Через несколько минут перед нами лежал довольно большой, диаметром больше метра, ребристый стальной шар. Правда, достаточно было одного толчка, чтобы он развалился на отдельные сегменты, но тут Григорьев вспомнил про кольца. Он быстро продел их сверху и снизу шара. Теперь мы не сомневались, что именно такой вид должно было иметь это сооружение. Топанов взял его осторожно в обхват, поднатужился и чуть‑чуть приподнял над столом.
– А ведь, пожалуй, вы правы… Здесь килограммов семьдесят с гаком. Ну‑ка, сколько сюда пошло фигурок?
Мы бросились торопливо считать ребра‑фигурки.
– Четыреста штук! – возвестил Григорьев.
– То есть треть всего количества! На три ракеты! – раздалось вокруг.
– И без взрыва не обойтись! – сказал Топанов. – Вот теперь‑то все ясно! Внимание, товарищи! Если в центре поместить заряд, то будут понятны требования Алексеева! Как только внутри шара давление поднимется до пятисот атмосфер, лопнувшие кольца – ведь им по техническим условиям такую нагрузку не выдержать – немедленно распадутся, и вся эта штука разлетится в разные стороны…
– И спутник перестанет существовать, – сказал Григорьев.
Наступило молчание.
– Да, – нарушил тишину Топанов, – да, исчезнет, если эти сегменты ничем не будут друг с другом связаны…
– А если они связаны, то в пространстве будет носиться огромное колесо, – сказал Леднев. – И они, эти отдельные фигурки, действительно могли быть связаны. Я обратил внимание на маленькие выступы‑приливчики, вот здесь, по краям каждой узорчатой фигурки.
– Мы все их видели… – заговорили вокруг.
– Вы видели, а я присмотрелся. В этих приливчиках очень тонкие отверстия, и если сквозь них пропустить нитку…
– Именно нитка! – неожиданно громко заговорил Григорьев. – Но нитка особенная! Я имею сведения, что Алексеев состоял в очень тесной деловой переписке с Мачавариани!
– Мачавариани не может иметь отношение к этому вопросу, ведь он специалист по структурам, – сказал Леднев. |