— Вы уверены?! — воскликнул Сухов, но, взглянув в смеющиеся глаза следователя, опустил голову. — Да, действительно… Пистолета я не видел… Но ведь он мог и быть!

— Нет, так не пойдет, — покачал головой Демин. — Сейчас я спрошу у вас, не было ли при нем небольшой пушки, и вы скажете, что да, конечно, пушка у него была. Я очень серьезно отношусь к вашим показаниям и надеюсь, что вы пришли сюда, руководствуясь искренним стремлением помочь правосудию. — Фраза получилась тяжеловатой, но Демин понимал, что именно этих слов и ждал от него Сухов, эти слова лучше всего успокоят его, придадут уверенность, желание быть полезным и, кто знает, может быть, даже искренним.

Сухов принялся быстро и убежденно что-то говорить, заверять, размахивать руками, его жесткий плащ при этом скрежетал, он несколько раз вскакивал со стула, снова садился, а Демин прикидывал — как быть дальше. Он понимал — на него свалилась большая работа.

— Разумеется, я понимаю, что вряд ли могу рассчитывать на ваше уважение, — неожиданно закончил Сухов.

— При чем тут вообще уважение? — Демин махнул рукой. — Не об этом речь.

— Да? — Сухов исподлобья глянул на следователя, и его острые желваки дрогнули под тонкой бледной кожей. — Значит, об уважении и речи быть не может?! А я вовсе не уверен, что вы на моем месте смогли бы поступить вот так! Я пришел к вам и говорю — судите! Судите! У вас законов на всех хватит, — он дернул головой в сторону шкафа, заваленного кодексами, сводами, комментариями. — Судите! Я надеюсь на вашу справедливость, порядочность, честность — судите! — Освободившись от мучившей его тайны, Сухов вдруг почувствовал, что самолюбие восстало в нем нервно и обостренно. — Законы здесь, в этой комнате, и вон там, за окном, — он вскочил, загремев плащом, и ткнул пальцем в сторону стройплощадки, — разные! В этом кабинете нетрудно говорить о мужестве, о самоотверженности, правосознании! Здесь за это деньги платят. Но когда ночью встречаешь детину с ухмыляющейся рожей, который говорит, что надо бы труп спрятать, то думаешь не о мужестве…

— А о чем же? — с интересом спросил Демин.

— Думаешь о том, как бы рядом с этим трупом не улечься!

— Тоже верно.

— Так что вы, товарищ следователь, в своих умозаключениях поправочку на жизнь делайте, если это вас не очень затруднит! — Сухов вскинул подбородок, как бы ожидая извинений.

— Я вас обидел? — тихо спросил Демин.

— Да. Вы отказали мне в своем уважении. Вы, очевидно, полагаете, что человек уже потому только, что оказался здесь, в вашем кабинете, не имеет права на достоинство, — в голосе Сухова появились плачущие нотки.

— Ну, это вы уж подзагнули, Евгений Андреевич, — улыбнулся Демин. — Согласитесь, что подзагнули, а? Я ведь только сказал, что не время сейчас говорить о том, кто кого больше уважает…

Сухов посмотрел на улыбающегося следователя, потом обмяк, опустил лицо в ладони. Эта короткая вспышка истощила его силы, и он, кажется, с трудом удерживался, чтобы не свалиться со стула.

— Извиняюсь, — проговорил он. — Не сдержался. Я последнее время того…

— Давайте так договоримся, — Демин решительно вышел из-за стола, прошелся, сунув руки в карманы, остановился перед Суховым. — Уж коли вы последнее время того… Вот вам бумага, вот ручка, снимайте плащ и садитесь, — Демин показал на второй стол.

— В каком смысле… садитесь?

— А! — засмеялся Демин.