Ни на минуту не забывая о том, что в какой-то миг Розе удалось чиркнуть меня по спине где-то на уровне нижних ребер, я решил — мне достаточно.

Но Роза решила иначе. У нее, похоже, хватило бы запала на третью мировую войну. Быстро выхватив из огня понтию с забором, она заявила, что если я сию же секунду не вернусь в мастерскую, то обожженное ухо покажется Хикори сущей ерундой.

Я обогнул перегородку. Беспомощному, корчащемуся от боли Хикори не грозила непосредственная опасность со стороны Розы — та надвигалась на меня, готовая пустить в ход серебристо-черную полутораметровую понтию с забором.

— Где видеопленка Адама Форса? — произнесла она.

Я начинал задыхаться, однако умудрился выдавить из пересохшего горла:

— Он сказал, что записал на нее бега.

— Чушь.

Роза неумолимо приближалась, наставив на меня шарик добела раскаленного стекла. Такой шарик, если им хорошенько ткнуть, прожжет человека насквозь.

Я пятился от Розы с ее смертоносным огнем, ругаясь про себя, что не могу дотянуться до пяти или шести лежащих в стороне понтий, которыми хоть можно было бы отбиваться. Впрочем, некий план у меня все же имелся.

Роза опять наслаждалась — тем, что вынуждает меня пятиться шаг за шагом. Пятиться мимо печи с опущенной заслонкой, через всю мастерскую, пятиться быстрей и быстрей, так как она прибавляла шагу.

— Видеопленка, — потребовала она. — Где видеопленка?

Наконец, наконец-то я снова увидел на улице перед галереей Уэрдингтона, на этот раз в компании Тома Филлина, Кэтрин и ее бродяги напарника Пола Педанта.

Новая расстановка сил сразу пришлась не по вкусу Норману Оспрею. Он посторонился, пропустил их в галерею, а сам рванул на улицу. Я только успел заметить, как он несется вниз по склону от Тома и его четвероногих дружков.

Теперь дверной проем перекрывали двое полицейских в штатском и Уэрдингтон. При виде подошедшего ко мне подкрепления Роза совсем остервенела. Она поняла, что у нее остался последний шанс сделать так, чтобы я запомнил ее на всю жизнь, и отчаянно ткнула понтией мне в живот. Я увернулся, отпрыгнул в сторону, побежал, петляя, как заяц, и добежал-таки до цели — до полки, уставленной банками с цветными порошками.

Мне была нужна белая эмаль. Я сорвал крышку, набрал горсть порошка и бросил Розе в глаза. В состав порошка входит мышьяк, вызывающий помутнение зрения и временную слепоту. У Розы из глаз потекли слезы, но она продолжала размахивать до ужаса длинной смертоносной понтией.

Из-за перегородки появился Эдди и начал ее успокаивать:

— Роза, девочка моя, все кончено.

Но девочка закусила удила. Пораженная временной слепотой, она хлестала убийственным металлическим прутом по тому месту, где последний раз меня видела. В меня она не попадала, но лучше бы она меня видела, чем вот так безумно крушить вслепую. И катастрофа не заставила себя ждать: невообразимо раскаленное стекло дважды соприкоснулось с живой плотью.

Раздались вопли, их оборвал всхлип.

Невероятно, но первым она приложила Эдди, родного отца. Он, защищаясь, прикрыл лицо руками, и Роза сожгла кожу у него на пальцах. Понтия несколько раз врезалась в стены, а затем послышалось жуткое тихое шипение. Произошло самое страшное.

Памела Джейн в истерике спрятала лицо в ладонях, но не она стала жертвой. Напарник Кэтрин Пол Педант застыл на полу в противоположном конце мастерской, раскинув руки и ноги, как бывает при внезапной смерти.

Пораженная Кэтрин глядела на тело, не веря своим глазам.

В мастерскую проскользнул Адам Форс, остановился у стены на безопасном расстоянии от Розы и стал умолять, чтобы та позволила кому-нибудь — хотя бы ему — помочь ей и ее отцу, но она только повернулась на его голос, продолжая со свистом размахивать понтией.