|
Однако его сущность этим обстоятельством не исчерпывается. Неоспоримо, что оно само по себе есть обильный источник комического удовольствия, так как мы особенно охотно смеемся над удачным подражанием (которому нелегко дать удовлетворительное объяснение, если не присоединиться к мнению Бергсона – что комизм подражания очень близок комизму психического автоматизма). Бергсон (1900) полагает, что у одушевленного объекта комически действует все то, что заставляет думать о неодушевленных механизмах. Его формулировка этого положения гласит: «Mecanisation de la vie» («Механизация жизни»). Он объясняет комизм подражания, ставя его в связь с проблемой, которую выдвигал еще Паскаль в своих «Размышлениях»: почему мы смеемся при виде двух похожих лиц, из которых каждое само по себе вовсе не смешно. «Живое никогда, согласно нашим ожиданиям, не должно повторяться в тождественном виде. Когда видим такое повторение, мы предполагаем нечто механическое, таящееся за живым». Когда человек видит два почти схожих друг с другом лица, то сразу возникает мысль о двух отпечатках одной и той же формы или об одном и том же приеме механического изготовления. Иначе говоря, причиной смеха в таких случаях является разлад между живым и неживым, если угодно, деградация живого в неживое. Если согласиться с этими как будто обоснованными выводами Бергсона, нетрудно будет совместить его мнение с нашей формулировкой. Опыт учит, что всякое живое существо отличается от прочих и требует от нашего разума некоторых затрат энергии, а мы разочаровываемся, когда оказывается, что не нужно производить никаких новых затрат вследствие полного тождества или вводящего в заблуждение подражания. Но это разочарование сродни облегчению, а ставшая излишней затрата ожиданий находит свою разрядку в смехе. Эта же формула охватывает все случаи, которые Бергсон признает комическим оцепенением (raideur), – профессиональные привычки, установленные воззрения, обороты речи, воспроизводимые то и дело. Все это восходит к сопоставлению затрат ожидания с той затратой, которая необходима для понимания тождественного объекта, причем большая затрата ожидания опирается на осознание индивидуального разнообразия и пластичность всего живого. Следовательно, при подражании источником комического удовольствия является не комизм ситуации, а комизм подражания.
Раз уж мы выводим комическое удовольствие как таковое из сравнения, далее надлежит исследовать сам комизм сравнения, который тоже служит способом искусственного создания комизма. Наш интерес к этому вопросу повысится, если мы припомним, что и при сравнении часто испытываем сомнение – следует ли тут говорить об остроумии или перед нами просто комическое суждение.
* * * Этот предмет заслуживает, конечно, гораздо большего внимания, чем мы можем ему здесь уделить. Главное качество, которого мы требуем от сравнения, – это его меткость: мы хотим знать, учитывает ли оно то фактическое сходство, которое существует между двумя объектами. Первоначальное удовольствие от повторного выявления сходства (Гроос) – не единственный мотив, благоприятствующий применению сравнения; сюда присоединяется и способность сравнения к такому применению, которое влечет за собой облегчение умственного труда. Так происходит именно тогда, когда (как и бывает в большинстве случаев) сравнивают менее известное с более известным, абстрактное с конкретным. Благодаря такому сравнению более чуждое и трудное для понимания становится более ясным. Подобное сравнение, в особенности сравнение абстрактного с вещественным, подразумевает некоторое унижение и некоторую экономию абстракций (в смысле мимики представлений). Однако этой экономии недостаточно для того, чтобы отчетливо выявить характер комического. Последний не выплывает внезапно, он проясняется постепенно из удовольствия от облегчения затрат, полученного в результате сравнения. Немало случаев имеет сходство с комическим, но можно усомниться в том, присущ ли им комический характер. |
