|
Тем не менее указанная история служит только фасадом. Для каждого, кто привык вникать в скрытый смысл анекдотов о брачных посредниках, очевидно, что это отличная «костюмированная» шутка, а те, кому не свойственно вникать глубоко, будут рассуждать о комической истории. То же справедливо для случая с посредником, который, опровергая возражения, в конце концов воскликнул: «Да разве кто доверит этим людям хоть что-нибудь!». Это комическое разоблачение, которое служит фасадом для шутки, пусть тут характер остроумия намного заметнее, ибо речь посредника есть одновременно отображение при помощи противоположности – желая доказать, что его клиенты богаты, он вместе с тем доказывает, что они, наоборот, очень бедны. Остроумие и комизм объединяются и учат нас тому, что некоторые выражения могут быть и остроумными, и комическими.
Мы охотно пользуемся случаем перейти от комизма разоблачения к остроумию, так как нашей задачей все-таки остается, прежде всего, выяснение взаимоотношений между остроумием и комизмом, а не определение природы комического. Потому-то мы и обсудили пример психического автоматизма, по поводу которого не можем решить, комичен он или остроумен, и присоединяем сюда другой случай, в котором тоже сплетаются остроумие и комизм, – то есть «бессмысленные» остроты. Правда, наше исследование покажет, что для второго случая можно теоретически вывести совпадение остроумия с комизмом. При обсуждении технических приемов остроумия мы нашли, что способы мышления, свойственные бессознательному, в сознании обыкновенно трактуются только как «ошибки мышления»; таков технический прием множества шуток, в отношении которых мы продолжаем сомневаться, остроумны ли они, и которые склонны относить к разряду комических историй. Эти сомнения не отступают, поскольку нам ранее была неведома сущность остроумия. Впоследствии, опираясь на сопоставление с работой сновидения, мы выявили эту сущность в компромиссе, который достигается работой остроумия между требованиями рассудительной критики и нежеланием отказываться от прежнего удовольствия, доставляемого игрой в слова и бессмыслицей. Компромисс, к которому приходят, когда предсознательное выражение мысли подвергается мгновенной бессознательной обработке, удовлетворяет во всех случаях требования обеих сторон, но критике преподносится в различных формах и ему даются различные оценки. Порой шутке удается хитростью принять облик малосмысленного, но все же допустимого суждения, а порой она выдает себя за выражение ценной мысли. Но в пограничном случае компромисса шутка отказывается удовлетворять требования критики и стремится упорно к источникам удовольствия, которыми владеет. Будучи откровенной чепухой с точки зрения критики, шутка не боится критических возражений, так как рассчитывает, что слушатель восстановит искаженное ею выражение, плод бессознательной обработки, и вновь придаст тому смысл. Тогда мы вправе спросить, в каком случае шутка оказывается бессмыслицей с точки зрения критики? Что ж, это случается, в первую очередь, когда она обращается к способам мышления, свойственным бессознательному и запретным для сознания – коротко говоря, к ошибкам мышления. Ведь некоторые способы мышления, свойственные бессознательному, сохраняются также и в сознании – скажем, ряд разновидностей непрямого отображения, аллюзии и пр., пускай сознательное их применение во многом подвергается ограничениям. Употребление этих технических приемов совсем не вызывает сопротивления критики – или вызывает всего-навсего намеки на сопротивление, в отличие от тех ситуаций, когда шутка использует в качестве технических приемов те, о которых сознательное мышление и слышать не хочет. Остроумие, впрочем, способно преодолеть и последнее препятствие, если сумеет замаскировать такую ошибку мышления, придать ей подобие логичности, как в истории с тортом и ликером, семгой с майонезом и т. п. Но когда ошибка мышления предстает в незамаскированном виде, возражение критики неизбежно. |
