Тут шутки вынуждены искать иной подмоги. Ошибки мышления, которыми пользуются в качестве технических приемов как способами бессознательного мышления, нередко кажутся критике комическими. Сознательное употребление бессознательных способов мышления, отвергаемых в силу своей ошибочности, есть средство доставления комического удовольствия. Это легко понять, ибо предсознательная активность требует, конечно, больших затрат энергии, нежели активность бессознательная. Выслушивая мысль, возникшую будто бы в бессознательном, и сравнивая ее с сознательными вариантами, мы в итоге получаем разницу затрат, из которой и вытекает комическое удовольствие. Шутка, использующая такую ошибку мышления в качестве технического приема (отчего она кажется бессмысленной), тем самым оказывает комическое воздействие. Если не отыскать следов остроумия, придется признать, что перед нами комическая или забавная история.

Вспомним историю о взятом взаймы котле, который оказался при возвращении продырявленным, причем виновник оправдывался тем, что, во‐первых, вообще не брал никакого котла; во‐вторых, тот уже был с дыркой; в‐третьих, он возвратил его в целости. Это отличный пример чисто комического действия, плод бессознательного мышления. В бессознательном нет взаимного исключения нескольких мыслей, из которых каждая сама по себе хорошо мотивирована. Сновидение, где проявляются такие способы бессознательного мышления, не ведает принципа «или – или», допускает одновременное существование двух элементов. В том примере для своего «Толкования сновидений», который я, несмотря на его запутанность, взял за образец толкования, я постарался опровергнуть упрек, что, дескать, не избавил пациентку от боли посредством психического лечения. Я основывался на следующем: 1) она сама виновата в своей болезни, так как не хочет принять мой совет; 2) ее боли – органического происхождения и, следовательно, меня не касаются; 3) ее боли объясняются вдовством, в котором я, конечно, неповинен; 4) ее боли есть следствие инъекции, которую ей сделал кто-то другой грязным шприцем. Все эти основания существовали одновременно, не исключая друга друга. Во избежание упреков в бессмысленности следовало вместо «и» в сновидении применить принцип «или – или».

Столь же комично происшествие в одном венгерском городке, в котором кузнеца обвиняли в убийстве, но бургомистр приговорил к повешению портного, потому что в городке было два портных и всего один кузнец, терять которого не хотелось (а преступление следовало покарать). Такое смещение, такой перенос вины с личности виновника на другую противоречит, разумеется, всем законам сознательной логики, но отнюдь не противоречит способам мышления бессознательного. Я без колебаний назову последнюю историю комической, однако историю с котлом все-таки отнес к случаям остроумия. Что ж, теперь я согласен с тем, что и ее правильнее считать комической, но мне ясно, почему мое столь уверенное прежде чувство привело к сомнению по поводу того, является эта история комической или остроумной. Перед нами тот именно случай, когда невозможно, руководствуясь одним только чувством, решить, когда конкретно возникает комизм вследствие выявления способа мышления, свойственного бессознательному. Такая история может одновременно быть комической и остроумной, но выглядит при этом шуткой, даже сохраняя суть комизма, поскольку использование мыслительных ошибок бессознательного напоминает об остроумии (как и прочие приемы обнаружения скрытого комизма).

Я придаю особое значение точному выяснению этого спорного пункта моих рассуждений, то есть отношениям остроумия и комического, а потому хочу дополнить сказанное выше рядом негативных суждений. Прежде всего обращает на себя внимание тот факт, что обсуждавшийся случай совпадения остроумия с комизмом не тождественен предыдущему. Различие, безусловно, очень тонкое, но о нем можно говорить с уверенностью.