Карикатура, как известно, унижает, выхватывая из совокупного впечатления о выдающемся объекте одну-единственную черту, которая сама по себе комична, но оставалась незамеченной до тех пор, пока воспринималась в общей картине. Ее обособление может рассмешить, и в нашем воспоминании это впечатление распространится на целое. При этом должно соблюдаться условие, согласно которому мы испытываем почтительность не только в присутствии выдающегося лица, но и в его отсутствие. Если такая незаметная в общей совокупности комическая черта в действительности отсутствует, то карикатура создает ее без всяких рассуждений, преувеличивая черту, которая сама по себе не комична. Для возникновения комического удовольствия показательно, что такое ложное изображение действительности не наносит существенного ущерба впечатлению от карикатуры.

Пародия и переодевание добиваются унижения возвышенного иным способом – нарушая единство между известными характерными чертами и людскими поступками и речами, подменяют сами выдающиеся фигуры или их речи более низкими аналогами. Этим они отличаются от карикатур, но механизм производства комического удовольствия остается тем же самым – и он же действует при разоблачении, которое пускается в ход, когда кто-нибудь добился уважения и власти обманом, хотя в действительности не заслуживает ни того, ни другого. Комический эффект разоблачения мы изучили на ряде примеров остроумия: вспомним шутку о знатной даме, которая при первых родовых болях восклицает: «Ah! mon Dieu!», но которой врач поспешил на помощь, лишь когда она закричала: «Аа-а!» Установив характерные признаки комического, мы не можем уже оспаривать тот факт, что перед нами образец комического разоблачения, что эту историю нельзя впредь относить к шуткам. Она напоминает шутку лишь общим видом и техническим приемом отображения посредством подробностей (здесь таковой является крик роженицы, выдающий ее истинное физическое состояние). При этом наша разговорная речь, если обратиться к ней за разрешением вопроса, позволяет причислить эту историю к шуткам. Объяснение таково: обыденное словоупотребление исходит вовсе не из научных выводов о сущности остроумия, к которым мы пришли в ходе кропотливого исследования. Одна из функций остроумия состоит в том, чтобы выявлять скрытые источники комического удовольствия, и потому даже отдаленное сходство позволяет считать шуткой любой прием, не вскрывающий явного комизма. Последнее замечание верно преимущественно для разоблачения, а также для всех прочих методов искусственного создания комического.

К «разоблачению» можно отнести и тот, уже упоминавшийся прием искусственного создания комизма, который унижает достоинство отдельного человека, выставляя на обозрение его типично человеческие слабости, в особенности зависимость душевных функций от телесных потребностей. Разоблачение тут сродни предостережению: мол, такой-то и такой-то, кем восхищаются и кого почитают как полубога, все-таки человек, как и мы с тобой. Сюда же относятся все стремления обнаружить за богатством и мнимой свободой психических функций монотонный психический автоматизм. Мы встречали примеры разоблачения в шутках о брачных посредниках – и уже тогда сомневались, имеем ли мы право причислять эти истории к шуткам. Вспомним анекдот о помощнике, который подтверждал все слова брачного посредника и в результате попал впросак, когда шадхен заявил, что невеста горбата («Ах, какой горб!»). Теперь можно вполне уверенно говорить, что это комическая история, образчик разоблачения психического автоматизма.