Капралу наперебой стали рассказывать о подвигах французских партизан. Виктор, Карл, Эрик — всем им было что рассказать.

— Один франтирер из Компьенского леса, — вспоминал Карл, — охотился за самим фельдмаршалом Роммелем. Это было в середине июля. Как раз тогда получили новенькую пластиковую взрывчатку из Лондона и магнитные мины в черных бакелитовых чехлах. Ставь их хоть на час, хоть на три. Франтиреры заминировали полотно под Монбельяром. Личный поезд Роммеля должен был свалиться под откос прямо в речку. И надо же было так случиться, что ребята чересчур много болтали, о поезде Роммеля услышали английские агенты, вызвали бомбардировщиков, поезд спрятался в тоннеле, а Роммель умчался на машине!.. Потом они пытались в прошлом году убить в Париже самого Рейле — шефа контрразведки абвера, чей штаб находился в отеле «Лютеция». Опять сорвалось…

— Да что ты ему рассказываешь про неудачные операции! — прервал его Эрик. — Нам пленные крауты с ужасом рассказывали, что у них творили в тылу маки! Они почти все дороги перекрыли! Бронепоезда захватывали! Давали нам полные и точные сведения о краутах, первыми освободили Париж!

— Верно! — поддержал его начальник штаба. — Во всей Франции тогда говорили о взрыве на электростанции в Ларжантье, из-за которого фрицам пришлось приостановить производство алюминия для самолетной промышленности, о выходе из строя железнодорожной линии Гренобль — Лион. А ведь начинали с мелких делишек: подсыпали сахар в бензин, песок — в мотор, перерезали телефонный кабель.

— Значит, не сдалась Франция! — со слезами на глазах произнес капрал Шаброль.

— Патриоты вашей страны спасли национальную честь Франции, — торжественно заверил Эрик французского партизана. — В Нормандии нас было сначала мало, и немцы могли бы утопить нас в море как котят, но ваши франтиреры, ваши макизары задержали минимум на двое суток подброску германских дивизий, пока мы не утвердились на плацдарме. Некоторые дивизии краутов запоздали на десять дней. Другие вообще не прибыли в Нормандию. Можно смело сказать, что нас спасли русские своим наступлением и французы своими партизанскими действиями.

Через много лет Виктор будет вспоминать эти слова Эрика Худа, когда узнает, что и генерал Эйзенхауэр, не доверявший в начале войны ни русским, ни французам, скажет то же самое. И прибавит, что «действия Сопротивления во Франции укоротили войну на девять месяцев».

— Я слышал, — начал Карл, — как в Альпах партизаны с помощью взрывчатки обрушивали тонны снега на головы бошей, целые колонны гибли в снежной ловушке.

— Нельзя забывать, — сказал Виктор, — что на сторону партизан с первых дней высадки в Нормандии стали перебегать тысячи «фрайвиллиге» — власовцы и легионеры. Им давали возможность искупить вину и посылали их на самые опасные задания.

— Французы и мы называли их всех «монголами», — усмехнулся Карл. — Пока они не смывали позор кровью, мы относились к ним не лучше, чем к собственным предателям. Но надо отдать им должное — многие из них сдавались в плен и шли на любое задание…

— Крауты совсем озверели, — перебил его Эрик. — В партизанских районах они совершали карательные налеты и гнали впереди себя женщин-француженок и их детей. Вот когда я понял, что такое нацисты!

Что такое фашисты, Виктор знал давно.