|
Больше всего рыбы добывают вот в этом нашем водоеме, объединяющем озеро Кугурлуй и лиман Ялпух: среднегодовой улов здесь больше семи тысяч центнеров. Весной, в мае, после захода рыбы из Дуная протоки и ерики будут преграждены гардами, деревянными решетками, которые не дадут взрослой рыбе уйти отсюда. Расстояние между прутьями в гардах по дунайским правилам рыболовства должно быть не меньше трех сантиметров, поэтому молодняк уйдет снова в Дунай и в море. В связи со всеми этими работами мы и изучаем условия роста и нереста рыбы. На этих водоемах строятся новые рыбоводные пункты, здесь будут расчищать «рыбьи тропы», строить новые шлюзы на каналах, ведущих в Ялпух. Так что здесь можно будет создать оптимальный уровень воды, необходимый для нормального нереста, для развития икры, а потом и для ухода молоди в Дунай. В результате всех этих работ улов в здешних местах должен увеличиться раз в семь… А сейчас очень важно изучить все, что касается нереста и нагула молоди…
— Так шо, хлопец, у нас от Николая Евгеновича важнейшая научная командировка, — резюмировал дядя Ерема, прибегая к одному из своих уморительных слов, наиболее, по его мнению, соответствовавших задачам научной беседы. — Расшпиониваем, як тут и шо делает рыба и як ей помочь… Потом мы стали прощаться. — Обязательно зайдите на вилковскую базу к Николаю Евгеньевичу, — напомнила Жанна. — А коли в Вилково попадешь, заходи ко мне в гости, — сказал дядя Ерема. — Я тебе еще хорошие песни спою. Подрессируюсь тут немножко перед выступлением и спою. А тетка Мария молоком напоит. На площади из кабины затормозившего вдруг грузовика высунулся Марин. — Ну что, погостил? Посмотрел, что за народ гагаузы? — Да, спасибо, счастливо тебе. Хороший народ… В Измаиле на проспекте Суворова я встретил наших из экспедиции. — Давай в контору, по-быстрому, — сказали они мне. — Там уже всех на суда назначили. Начальник отдела кадров Кравченко, только что прилетевший из Москвы, направил меня на сухогрузный теплоход «Табынск», огромную баржу-самоходку, построенную по нашему заказу в Румынии и предназначавшуюся для Камы. А еще через час я вступил во владение отдельной каютой, которую галацкие судостроители щедро изукрасили красным бархатом: пусть, мол, и простой матрос поживет в роскоши. Над койкой у меня — аккуратно переписанные рукой старпома «обязанности матроса по тревоге», которые я на всякий случай выучил наизусть, без особого смысла, как, бывало, латинский стих в институте: «крепить штормтрап по левому борту, разносить фалинь, находиться в рубке…» Капитан Торадзе оказался человеком разговорчивым и добродушным, но я со страхом ждал появления своего непосредственного начальства. Однако пришел боцман, он был немного похож на ротного старшину, и пока все было просто, почти по-армейски привычно: готовились к отходу, получали продукты, без конца мыли какие-то «леера», «спардеки» и вполне прозаические «гальюны». Потом мы тронулись вниз по Дунаю. Позади остался наш межрейсовый дворец над рекой и вся моряцкая столица на советском Дунае — чистенький зеленый Измаил с великолепным главным проспектом, с зеленым, точно бульвар, украшенным портретами рабочих судоремонтным заводом, оживленной торговой улочкой, заветной моряцкой гаванью — «Голубым Дунаем» и бесконечными бульварами, где хохочут и взахлеб беседуют после долгой разлуки моряки, щебечут девчата из пединститута и тихо воркуют пары в тенистых уголках. Справа от нас потянулся низкий румынский берег, потом показался собор румынского городка Килия-Векья, Старая Килия, а на левом берегу стала видна наша Килия. Суда встали на рейде, и команды снова занялись подготовкой к морскому перегону. |
