|
Вахтенный довез меня на шлюпке до ближнего ерика, выпустил на шаткие деревянные мостки и, махнув на прощание рукой, отчалил, а я, пройдя по мосткам полсотни метров, сразу попал в невиданный доселе и совершенно удивительный мир. Я стоял на стыке улиц, и на перекрестке, как и в сотнях других городов, были синие дощечки с надписями: «Улица Кутузова», «Улица Щорса». Однако вместо мостовой по каждой из этих улиц шел довольно широкий канал — ерик, а вместо тротуаров — узенькие, в одну-две доски, мосточки — кладочки. На перекрестке кладочки переходили иногда в горбатый деревянный мост или просто пересекали улицу, опираясь на позеленевшие от сырости столбики. Весна была в разгаре, и в пышных садочках, окружавших красивые беленые дома, благоухали в цвету абрикосы, яблони, айва… Бородатый старик вилковчанин шел мне навстречу, и я растерянно оглянулся, балансируя на кладочке и не зная, как уступить ему дорогу.
— Ничего, — улыбнулся он, сразу узнав приезжего, — иди, хлопец. — Он встал боком и оперся двумя руками о штакетник забора. Теперь я был ученый и, завидев нового прохожего, первым облокотился о штакетник заборчика. До меня сразу донеслось благоухание цветущих абрикосов и айвы, запах жареной рыбы и сухого вина: в садочке завтракало семейство рыбака. Потом я увидел первую лодку — длинную красную лодку с подвесным мотором: муж и жена отправлялись с какими-то мешками на базар. Следующая лодка встретилась мне на перекрестке. Она была пустая, и парнишка лет пятнадцати, стоя в ней на корме, отталкивался веслом. Нос лодки уперся в горбатый мостик, и, подойдя поближе, я увидел, как парень, сняв с мостика средние доски, протянул лодку дальше. Я помог ему поставить доски на место, и он пригласил меня прокатиться. На следующем перекрестке нам пришлось снимать и ставить на место среднюю доску кладочки. Парнишка рассказал, что едет за морским ракушечником, который здесь засыпают под пол и в стены. — А пол мы «мостим» илом. Видишь, вся лодка грязная. Это я возил из ериков ил. С четверть часа мы плавали по вилковским улицам. Это было изумительное путешествие. Плетни, завешанные рыбацкими сетями, смыкались по сторонам, и мы, отталкиваясь веслом, пробирались по узкому тенистому коридору. Кое-где заборы расступались и мы плыли по широкой улице, окаймленной стройными метелками тополей, а по временам заборы пропадали вообще и к мосткам выходили пестрые цветники, в которых пронзительно алели тюльпаны; иногда ветви цветущей айвы склонялись к воде, отражаясь в глади ерика; мальчишки у калитки огромной сетью — трандадой ловили в ерике рыбу. Хозяйки набирали в ериках воду, мыли в них кастрюли, а иногда просто грызли семечки и судачили на бережку у своих калиток. Потом мы увидели широкую протоку, на которой стояли десятки, может быть, даже сотни таких же вот крашеных лодок, и они сразу чуть всколыхнулись и закивали носами на поднятой нами волне, отчего надломились и задрожали отраженные в воде цветущие ветви абрикосов, заборы, мостки, лодки… Если бы я был специалистом по коммунальному хозяйству, я написал бы диссертацию о роли вилков-ских ериков, заменяющих транспортные пути, водопровод, канализацию, рыбоводные пруды и еще бог знает что. Если б я был поэтом, я непременно написал бы поэму о ериках. Но я был всего-навсего восторженным путешественником и подумал, щелкая своим «зорким», о том, как трудно передать ощущение радости, которое охватывает после получасового путешествия по закоулкам украинской Венеции. И еще я подумал, что в эти дни перед отходом в море многим из наших ребят, наверно, придется доказывать свое умение ходить по одной доске и многие придут на суда изрядно подмокшими. Выйдя из лодки и простившись со своим гондольером, я очутился на главной, вполне твердой, и даже мощеной, улице городка. Короткая, прямая, обсаженная деревьями улица упиралась в стройную, окрашенную алюминиевой краской церквушку, построенную, как и многое в здешних местах, из камыша. |
