|
Автор ее опросил восьмидесятипятилетних старцев, помнивших еще первые годы Вилкова, и, согласно передававшейся ими легенде, установил, что Вилково возникло на рубеже девяностых годов XVIII века и начало ему положили запорожцы после уничтожения Сечи Екатериной II. Сюда же уходили от панского рабства украинцы. Запорожцы, составившие ядро вилковского населения, жили вблизи Дуная в куренях, ловили рыбу. Когда в 1812 году Турция уступила России Бессарабию, холостые запорожцы стали переселяться на ту сторону Дуная, к Старой Килии. А в Вилково прибывали великороссы, которые уходили от барщины, рекрутчины или религиозных притеснений. Поскольку в жизни раскольников-переселенцев (здесь жили старообрядцы «часовенной» секты), да и украинцев тоже религия играла значительную роль, автор книги большое место уделяет разбору церковных документов:
«Из этих документов видно, что тогдашнее бессарабское духовенство отличалось двумя прискорбными чертами: страстью к вину и буйством». Упоминается здесь, в частности, отец Андрей, который «до того заражен пьянством, что не имеет не только приличного, но и вообще никакого одеяния». В 1819 году митрополит Гавриил в своем пастырском послании к бессарабскому духовенству писал: «Священно-и-церковнослужители паствы моея! внимайте званию вашему: гибельного пьянства всеми силами избегайте». Далее Бахталовский сообщает: «В 1830 г. священник Игнатий Шиманский нанес еврею Иоске Шлемовичу за неснятие шапки такие побои, что еврей от них умер. Невеселая картина!» (Не забывайте, что книга Бахталовского была ко всему еще напечатана типографией Архиерейского дома.) По свидетельству Бахталовского, жизнь вилковчан нельзя было назвать особенно сладкой. Он подробно излагает вилковские беды: «…27 ноября… три рыбака, будучи захвачены страшной метелью на о. Асанбабе, погибли под снежными сугробами… Потом чума, появившаяся в Молдавии и Бессарабии, грозила заглянуть в камышовые домики вилковских рыбаков… Иногда саранча прилетала в Бессарабию и истребляла хлеб в полях. Тогда голодные вилковцы ловили рыбу (щуку), сушили, превращали в порошок, смешивали с высушенными и истертыми морскими орехами и приготовляли себе орехово-рыбный хлеб». Пожары, происходившие, как сказано в старинном документе, «от беспорядка и густоты», были такие, что даже разогнали из Вилкова аистов. «Всего натерпелись жители казенного селения Вилково…» Селение Вилково стало посадом. Впрочем, прогресс оказался несущественным. История вилковских бургомистров и их советников, не умевших, как правило, ни читать, ни писать, — история, достойная пера Салтыкова-Щедрина; но и Бахталовским она тоже изложена не без юмора. «Странное дело! — восклицает он. — Словно над вилковскою ратушей носился какой-то злой гений и не допускал сюда ни единого путного секретаря, ни единого порядочного человека…» Автор выводит бесконечную вереницу нахальных и безграмотных жуликов, притеснителей мелкого люда… Теперь вернемся на центральную улочку нынешнего Вилкова, где по-прежнему течет, не убывая, нарядная воскресная толпа. Я собирался еще в тот день побывать на вилковской экспериментальной базе Киевского института гидробиологии. Искать пришлось недолго. Оказалось, что я уже два раза проходил мимо базы и что она расположена на площади, как раз рядом с окрашенной в серебристый цвет липованской церковью. Во дворе базы стоял невысокий загорелый человек в застиранной ковбоечке с непокорным лохматым чубом и толстыми насмешливыми губами. — Да, я и есть Николай Евгеньевич Сальников, сам великий начальник, — сказал он. — Проходите в дом, скоро будет чай со сгущенным молоком. А пока можете посмотреть музей. Соня! — крикнул он. — Проводите юношу в залы музея. |
