— Мне бы хотелось предварительно побеседовать с ним, — сказал следователь. — Вы мне, пожалуйста, организуйте так, чтобы нам не мешали…

— У него отдельная палата, вам никто мешать не будет…

— Однако, — проговорил следователь. — Отдельная палата, полный, что называется, комфорт…

Да, полный комфорт, отдельная палата…

Кто же устроил явного преступника в отдельной палате? Кто вообще постарался положить его в больницу? Кто подсказал ему перечень несуществующих у него болезней?

Вершилов пристукнул кулаком по столу. Ответ один — Вареников. Безусловно, Вареников, никто другой.

Такого у них в клинике еще не случалось.

Случалось, бывали у них симулянты, старательно выискивавшие у себя различные хворобы, но чтобы явный преступник, заранее все как есть рассчитав, избрал больничную палату своим прибежищем?..

— Тут все понятно, — сказала Зоя Ярославна, когда Вершилов вызвал ее к себе в кабинет и поведал обо всем. — Тут видна рука Вареникова…

Острый, аналитический, быстро все подмечающий ум Зои Ярославны подсказал ей верное, единственно точное объяснение всему случившемуся.

— Это Вареников, — повторила она. — Видна его рука, безусловно он — и никто другой!

Она оказалась права. Следователь беседовал с Ткаченко около двух часов.

Ткаченко был знаком с Варениковым примерно лет восемь. За эти годы он регулярно снабжал Вареникова рассадой различных редких сортов помидоров, клубники, черной смородины, черноплодной мичуринской рябины.

Малу-помалу они сошлись ближе, вряд ли эти отношения можно было назвать дружбой, но и того и другого связывало нечто общее, присущее обоим. Это — жажда стяжательства, безудержная тяга к накопительству, стремление вечно грести под себя, только лишь под себя.

И насколько Вареников был способен испытывать к кому бы то ни было симпатию, он ее испытывал к Ткаченко, который всегда безотказно выполнял его просьбы, хотя, разумеется, не бескорыстно.

И он, воспользовавшись отсутствием Вершилова, устроил своего приятеля в больницу, да еще в отдельную палату, где Ткаченко было удобно и вольготно находиться вдали от посторонних глаз.

Все это Зоя Ярославна мгновенно выложила Вершилову еще до того, как следователь ОБХСС вернулся из палаты Ткаченко.

— С отдельной палатой Вареников перебрал малость, — насмешливо произнесла Зоя Ярославна. — Может быть, если бы он лег в обычную, на пять или шесть человек, никто ничего бы не стал ворошить?

Следователь, сузив глаза, поглядел на нее. Был он худощав, с изжелта-бледным, как у многих язвенников, лицом, давно, прочно облысевший и потому казавшийся старше своих сорока двух лет.

— А мы на что? — спросил тихо, почти укоризненно. — Неужели мы бы не догадались отыскать его и в пятиместной или даже в десятиместной палате?

В тот же день Ткаченко покинул свою палату-бокс.

— Испарился, словно дождевая капля на жарком солнце, — резюмировала Вика, уже узнавшая все про Ткаченко и его дела, впрочем, всем в больнице все сразу стало известно. — Теперь очередь за его высоким другом…

Вика имела в виду Вареникова. Его в клинике дружно не любили, он знал об этом, но нисколько не сокрушался.

— Мне ихняя любовь или нелюбовь без разницы, — порой говаривал Вареников, имея в виду и своих коллег и больных. — Мне лишь бы сумма прописью в платежной ведомости, да здоровье несокрушимое, да настроение хорошее, да чтобы все было ладно, чего мне еще желать?.