— За мной должна прийти машина.

И вскоре она исчезала.

Клавдия Петровна, обладавшая, по собственным словам, проницательностью сотрудника МУРа, утверждала:

— Все это, девочки, одна игра, сплошная игра, ничего более, никого у нее нет, никто ее не ждет и ждать не собирается. Да и кому она нужна, вы только поглядите на нее!

Но Алевтина, привыкшая верить людям, ведь ее еще никто никогда не обманывал, горячо защищала Вику:

— А вот и неправда! Она пользуется успехом, я уверена, она очень даже нравится…

— Я тоже думаю, она живет яркой жизнью, — говорила Соня.

А Вика, как бы угадывая то, что о ней говорят, приходя на работу, в первые же минуты сообщала:

— Вчера была в одной компании, сплошные летчики-испытатели, мужики первый класс, один к одному…

— Ну и что же? — допытывалась Клавдия Петровна, незаметно подмигивая Алевтине и Соне. — И что же — твой первый класс: умерли в одночасье, узрев тебя?

Вика, однако, оставляла ее насмешки без внимания.

— Я пела, знаете, ту, мою любимую, про большое небо, ну, они все просто обалдели, если хотите знать правду, даю слово, там один был, на мой взгляд, самый интересный, так он даже на колени стал и руки мои целует, то одну руку, то другую…

— Здорово, — вздыхала Соня. — Мой Миша, сколько лет живем, ни разу мне руки не поцеловал, верите, ни одного раза, хотя бы в мизинчик клюнул, никогда…

— Молчи уж, — обрывала ее Клавдия Петровна. — Такого мужа, как у тебя, ищи не ищи, все равно не отыщешь…

— Я могла бы хоть сегодня выйти замуж за летчика-испытателя, — признавалась Вика, — но не хочу.

— Почему? — удивлялась Алевтина, и Соня тоже не переставала дивиться. Вот действительно странный человек: почему не хочет?

— Свобода дороже всего, — с важным видом изрекала Вика. — Пока что я сама себе хозяйка, что хочу, то делаю, куда хочу, туда иду…

— Это верно, — соглашалась Алевтина.

Соня говорила:

— Конечно, все так, но все-таки, если муж хороший…

— Да мне стоит только захотеть, у меня будет муж на все сто, — прерывала ее Вика. — Только захотеть надо — вот и все, что от меня требуется.

И Вика горделиво несла свое легкое тело, высоко подняв голову. И упивалась собственными немногословными рассказами о безумно интересной, зажигательной, яркой жизни, которая ожидала ее где-то там, за воротами больницы.

Но вот впервые Соня услышала от нее горькие, должно быть, выстраданные слова:

— Я — ничья. Ничейная.

Она встретилась взглядом с Викиными глазами, слегка испачканными тушью.

Вика вдруг громко, задорно рассмеялась. Соне ее смех показался деланным.

— А ты уже поверила и пожалела меня? — спросила Вика. — Пожалела? Говори правду!

— Да, пожалела, ну и что с того? — спросила Соня. — Я тебя очень хорошо понимаю…

Вика продолжала смеяться, но, внезапно оборвав свой смех, сказала почти зло:

— Да, уж ты понимаешь! Только тебе и понять меня, как же, держи карман шире…

Вика откинула назад густые темно-золотистые волосы, которыми она заслуженно гордилась, они и в самом деле были одним из немногих украшений ее невзрачной, ничем не выделяющейся внешности.

— Ты знаешь, что это такое, когда праздник и все кругом веселятся, а ты все одна и одна — и никого рядом? Знаешь? И идешь в кино, и все идут вдвоем, и все веселые, а ты берешь один билет и садишься в каком-нибудь там ряду и стараешься ни на кого не смотреть и не видеть, как какая-нибудь мымра сидит со своим законным и на всех смотрит свысока: еще бы, у нее муж, защитник, заботник, как же иначе? Знаешь, когда летом все на пляже смеются, и плавают, и брызгаются водой, а ты лежишь одна в красивом купальнике и понимаешь, что ни ты, ни твой купальник никому не нужны, ни одному человеку на свете! Ни-ко-му!

Вика прижала обе руки к горлу, словно у нее не хватило дыхания, губы ее дрожали, хорошо выщипанные брови сошлись на переносице.